Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Мы пошли в зимний поход с экспатами. Экспаты — это люди странной зарубежной национальности, что не имеют постоянного пристанища и живут в московских офисах.

Однако, в метро я сразу же увидел Жида Ваську с бутылкой водки и Хомяка в белоснежном пушистом ватник. Мы сочли запасы — у меня была большая армейская фляжка, Васька припас бутылку, заткнутую газетой, а Хомяк прикупил изысканную настойку одеколона на фуа-гра в изящном флакончике.

— Зря ты оделся в белое, — сказал я, когда мы сняли пробу.

— Ничего, — ответил Хомяк. — Белый цвет, кстати, известный символ траура.

Он вообще у нас жутко догадливый.

Правда, одна канадская старуха смекнула что к чему, и отказалась идти в лес. Она потопталась у платформы, да и уехала обратно — спаслась.

Вскоре южный кореец, который руководил путешествием, поскользнулся и стукнулся головой о какой-то металлический швеллер, которые у нас обычно торчат на обочинах лесных тропинок. Он залился кровью, и две американки бросились промокать её гигиеническими прокладками. Южного Корейца перевязали и он стал похож на Корейца Северного, пострадавшего в боях на 38-ой параллели.

Интереснее всего, что кореец повредился внутренностью своей головы, и пошёл по лесу зигзагами, постоянно меняя направление. Время от времени он ложился на снег и смотрел в холодное московское небо, а потом опять рыскал по лесу как заяц.

Нам-то было всё равно — мы смотрели на хмурый лес и чёрные ветки кустарника. Экспаты в ярких куртках были похожи на кисть рябины в этой белизне.

Потом сломал ногу наш француз. Он свалился в овраг был похож на карася в сметане, которого один романист сравнил с дохлыми наполеоновскими кирасирами образца 1812 года.

Я философски сказал, что французам редко везло под Москвой. Хомяк и Жид Васька со мной согласились и мы выпили — я из фляжки, Васька из бутылки, а Хомяк из изящного флакончика. Мы решили, что француз замёрзнет достаточно быстро, и мучения его сами собой прекратятся.

Лес был чудесен — снег лежал на еловых лапах, им была укутана каждая веточка, и сама Россия, казалось, проступала в этом зимнем великолепии.

Внезапно мы зашли в болото. В болоте тут же утонул наш австралиец.

Мы начали смотреть, как он пускает пузыри и гонит волну. Австралиец смешно шевелил лапами — как кенгуру. Надо сказать, что он изрядно испортил вид заболоченной поляны — девственно чистый снег обезобразился чёрной полыньёй, и повсюду летели грязные брызги.

Мы отвернулись и выпили — я из своей фляжки, Васька из бутылки, а Хомяк из изящного флакончика.

Южный кореец окончательно куда-то потерялся, и мы побрели по снежной целине в арьергарде поредевшей колонны экспатов.

Перед нами открылся вид на гигантский забор, посредине которого была проделана дырка. Экспаты, будто цепочка муравьёв, втянулись в неё. Тут я увидел что-то знакомое в этом заборе.

— Знаешь, Хомячок, — сказал я. — а ведь это Полк ракетного прикрытия нашей столицы Первой особой армии ПВО страны. Мои спутники понимающе закивали и мы выпили, поменявшись напитками.

Экспаты весело валили по тропинке, щёлкая фотоаппаратами. Прямо перед ними стоял памятник ракете — довольно высокой, стоявшей на стартовом столе, но намертво, чтобы не улетела, приваренной к нему в нескольких мессах.

Внезапно впереди кто-то заголосил и ахнул выстрел.

Мы залегли за похожими на сигарницы, но голубыми и светло-зелёными контейнерами современных ракет. Выстрелы умножились, как и крики.

— Зря это они так. Не нужно было им сюда ходить — сказал Васька доставая из рюкзака мою фляжку. Я вынул из кармана его бутылку и сделал глоток. Хомяк понюхал свой флакончик, но пить не стал.

— Интересно, — сказал я в пространство, — охрана пленных будет брать?

— Да всё равно, часовым едино отпуск дадут, — рассудил Хомяк. — А больше им ничего не надо.

Впереди заработал пулемёт, и пули как горох застучали по нашим контейнерам. Выждав, Васька высунулся и осмотрел поле битвы.

— Жаль, — заметил он — аргентинка мне даже нравилась.

— Подруга у неё поинтереснее будет, — ответил Хомяк.

— Подруги не вижу.

Мы ещё раз обменялись сосудами, и отряхнувшись, пошли дальше. Кровавый след уходил в сторону забора, но никакого движения не наблюдалось. Мы вышли в лес с другой стороны воинской части, аккуратно прикрыв дверцу со звездой.

Темнело. Дорога катилась под уклон, и там, вдали слышался вой и рык вечерней электрички.

Вдруг из кустов на нас выскочил один из наших спутников, большой рыжий немец и кинулся нам в ноги. Мы похлопали его по плечам, подняли и попытались дать водки. Он был совершенно цел, только всё время трясся и дёргал головой. Немец почему-то отказался от водки, и мы потрусили к станции вчетвером.

Платформа была горбата от наледи и слипшегося снега. Мы прыгали по ней как волейболисты. Потом Хомяк лупил себя ладонями по коленкам, я набил трубку, а Васька сразу вытащил из-за пазухи флакончик с настойкой на фуа-гра. Он отхлебнул, и глаза его выпучились, как у варёного рака. Мы оглянулись на немца — ему было всё равно.