Призрак бродит по России, призрак одет в сетчатые чулочки, и более нет на нём ничего.
Коммерческие издательства выпускают эротические романы.
Появился на прилавках "Любовник Леди Чаттерлей" и сочинения маркиза де Сада. Перевод первого, выполненный Татьяной Лещенко, очарователен, через страницу в нём проскальзывает: "он обнажил перёд своего тела".
Репринтное издание с "Петрополиса" 1932 года полно ошибок и, кажется, наборщик никак не может решить, какой орфографии придерживаться — старой или новой. Яти рыскают по страницам.
"Жюстина" де Сада неудобочитаема и изобилует выражениями "и мерзкий монах воскурил свой фимиам". Это употребляется в каждом абзаце и означает семяизвержение.
Анатомия героев де Сада поразительна, топологические свойства их тел настолько трудны для восприятия, насколько непредставимы читателем. Книга эта успокаивает как бром.
Появился на прилавках и Казанова, печальный изобретатель государственных лотерей, обидчивый старик в третичной стадии сифилиса, раздражённо пытающийся доказать, что он был способен на что-то еще, кроме совращения девиц.
Тут я вспомнил, что первым изданием, с восторгом раскупавшимся людьми, считавшими свои рубли лихорадочно, сбиваясь, не отводя горячих эротических глаз от названия, был Фрейд.
Тонкий, хорошо скатывающийся в сексуальный предмет, сборник, снабжённый маленьким окошком, в которое выглядывал кусочек репродукции Климта — вот было первое издание Фрейда.
Я сочувствовал сексуальным маньякам, накинувшимся на него (были и такие). Они напоминали мне пионера, задумавшего собрать звёздолет и для проверки своих знаний раскрывшего "Курс теоретической физики" Ландау и Лифшица. (В этом труде единственные русские слова между вереницами формул — "очевидно, что: ", с обязательным двоеточием на конце.
Вечернее чтение Фрейда восстанавливает равновесие души и снимает напряжение.
Вся надежда на книгу с загадочным названием "Ну и что ты будешь делать, когда заполучил меня сейчас?", где на конец фразы просится английское "now"…
Отечественная порнуха, продающаяся слепоглухонемыми и безногими на вокзалах, — очаровательна. Видимо, она делается теми же фотографами, что работали на режимных заводах.
Изображение на карточке похоже на оборонную деталь, снятую с установленных ракурсов и затемнённую — для большей секретности.
Описания техники секса пришли оттуда же: "подойдя к станку, проверьте себя на наличие спецодежды и выступающих концов, переведите рычаг в верхнее положение, остерегайтесь раскрутки ключа в шпинделе…".
Эти издания успокаивают ещё лучше.
А ведь это так необходимо, когда наваливается месяц май, и жара колышет занавески.
Когда размягчается асфальт, и одурелые, словно курицы, старухи у подъездов кивают головами.
Когда девушки идут по улице, раздвигая тонкие платья круглыми коленками, и дуют, изнемогая, себе на верхнюю губу.
История про старого грузина
Вот такой фильм "Отец солдата". Знатный это фильм, правильный. Я бы этот фильм в принудительном порядке показывал бы ненавистникам кавказского виноградно-мандаринного люда. Только ненавистникам-то что до истории про старого грузина, это у меня скулы сводит и дыхания нету. Это мой фильм, а не их.
История про День физика
Сходил на День Физика. Если будут силы, напишу впечатления. Когда закушу.
История про День Физика
Итак, посетил я День Физика. Вытащил меня туда Жид Васька, который как сотрудник, припёрся туда с пропуском и всё рвался в университетский сортир, махая этими корочками.
Вокруг сновали студенты, наблюдая за которыми, я понял, что чрезвычайно похож на одного из персонажей Сорокина, который сидел в кафе со своей пожилой любовницей и уныло говорил, что, дескать, эти — новые и раскрепощённые и трахаются-то меньше. Много было неопрятных студентов. В моё время неопрятными были молодые люди в свитерах, брезентовых штормовках и со станковыми рюкзаками "Ермак" через плечо. Теперь в экстремальность проявлялась по другому — хаотически развешанными по лицам серьгами, дырками в джинсах и привычкой бросать ёмкости от пива под ноги. Оттого я, играя в картошку под памятником Ломоносову, пару раз загасил молодое поколение — до звона в их разноцветных головах, до боли в моих ладонях.
При этом мы искали Хомяка, Хомяк всё не шёл, поэтому я пошёл гулять по факультету. Прошёл по тихим этажам, где прожито и выпито немало. Зашёл и на пятый этаж, где защищал диплом. Во время этой защиты будущий декан сказал мне:
— А я ничего не понял…
Я тогда ответил:
— Если кто-то чего-то не понял, то я могу ещё раз зачитать основные положения и выводы.
И зачитал.
Но потом я нашёл ту аудиторию, в которой мне читал статфизику умный человек Грибов. Однажды Грибов вошёл в аудиторию, а за окном был серый месяц октябрь нерушимого и развитого социализма, жизнь текла медленно и безрассудно. Грибов прошёлся вдоль доски и сказал:
— Напоминаю вам, что вы живёте уже по зимнему времени.