Но тот не больно-то и переживал, рассуждая так: "встретишь ещё раз того "Летучего Голландца", а ведь неизвестно, как там помполит этих архаровцев навоспитывал — может, ещё хуже придётся".
Так он и мне рассказывал. Я сам у него водку пил, усы мочил, да бородой вытирался.
История про бабу Клёпу
Однажды в пятницу я жил в маленькой деревне. Она была такая маленькая, что никакой картограф, даже с самым университетским образованием, не мог бы её уместить на карте.
Жил я у бабы Клёпы. Бабу Клёпу по-настоящему звали Асклепиодотта Власьевна, но она очень стеснялась своего имени и даже не стала получать паспорт. Стеснялась она, стеснялась, да так, что не вышла замуж. Потом, правда, выяснилось, что выходить уже не за кого, потому что все её односельчане вымерли.
История про липучку
А с потолка у бабы Клёпы свисала липучка. На липучке были прикреплены мухи.
Липучка была такая липкая, просто ужас! Однажды к ней приклеился даже страховой инспектор! Но это совсем другая история.
История про творожные лепёшки
По утрам баба Клёпа пила молоко, днём кушала щи, а вечером делала творожные лепёшки. Лепёшки у неё были замечательные, и они нравились всем — мне, кошке Ласочке, которая всегда спала на подоконнике, тяжело вздыхая, приблудной собаке неизвестного имени и самой бабе Клёпе.
Но вот беда, их запах очень нравился большому усатому таракану, который жил у бабы Клёпы за печкой.
Он выходил оттуда и шевелил усами.
Тогда баба Клёпа прыгала на стол, громко кричала и поминала нехорошими словами патриарха Никона, видимо насолившего ей чем-то в её стеснительной молодости.
Баба Клёпа очень боялась тараканов. Тогда я бежал за стариком Пафнутием. Тот был амбарным сторожем и отменной храбрости мужчиной. Одну ногу у него оторвало на империалистической войне, другую на гражданской, правую руку он потерял в финской кампании, а левую — будучи в партизанах Отечественной войны.
Зубы, правда, ему выбили в других местах, про которые все так много нынче пишут.
Слава Богу, что в амбаре совсем ничего не было, иначе бы старику Пафнутию пришлось нелегко на его теперешней службе.
Так что уж кто-кто, а старик Пафнутий был тем человеком, который не побоялся бы ничего.
Итак, я зазывал старика, тот подползал к порогу и грозно цыкал на таракана, так что тот убирался восвояси.
После этого мы пили чай втроем, а Пафнутий рассказывал нам, что своих тараканов он давно приструнил и даже научил ходить строем.
В доказательство он даже подарил мне одного из них, самого смышлёного.
Но в поезд меня с тараканом не пустили, и пришлось его привязать на верёвочке к последнему вагону.
Однако, по пути последний вагон отцепили, и я приехал в Москву без подарка.
История про Гимн и евреев
Слышал такой диалог про Гимн Советского Союза:
— Гимн Советского Союза — это Дактиль.
— Нет, амфибрахий.
— А я думал — Эль-Регистан.
— Ну всё равно — еврей.
История про портрет
Художница Резникова в качестве подарка на какой-то из моих дней рождения нарисовала мой портрет, такой, что гости на дне рождения испугались и бежали вон, когда он случайно выпал из-за шкафа. Портрет был похож на портрет Дориана Грея — только с обратным знаком. Он изображал черноту моей души. Наутро я нашёл в карманах своего пальто кучу денег — видимо гости были не только пугливы, но и жалостливы. Так что портрет сделал своё дело.
История про академический словарь
А чему нас учит многотомный Академический словарь литературного русского языка? А он нам рассказывает о водке:
Водка, и, ж. Раствор спирта с водой определённой крепости, хлебное вино. Водка приятно обжигает горло, горячей струйкой пробегает внутри. В. Некрас. В окоп. Сталинграда. ч. I, гл. 19.
История про писателя Лимонова
Вот у Лимонова есть классная фраза "вопросительный хуй".
Лимонов, кстати, угадал очень важный для русского человека образ народного умельца-путешественника, что бродит по миру как отставной солдат, и всё ему интересно. Похую мне лимоновский коммунизм и лимоновская голубизна. Но было важно, что он был хорошим работником, руки будущего писателя росли не от серединного место туловища, рядом с котором и прикрепляется настоящий хуй. Это важно и правильно. Я вот тоже, проживая в иностранном городе К. починял утюги, доводил до ума компьютеры и поставил программное обеспечение одному лоботрясу.
Лимонов, опять же пишет, как про него сказал Барышников:
— А, это ещё один русский…
Но Лимонову и не снилось, что сказали про меня спустя некоторое время.
Несколько лет назад одно эмигрантское мудило, думая, что я, удаляясь по улице уже не слышу его голоса, и, отвечая на тот же неслышимый вопрос, произнесло:
— А-а, это один хуй…
Вот это здорово! И Лимонову на зависть. И всё про меня верно сказано. Хуй. Один. Ни убавить, ни прибавить.