Суверенитет заключался в курении при учителе. Мальчики и девочки и так увидели в жизни многое, но вот курить при учителе — это, чувствовалось, внове. Это была настоящая независимость.
История про сексус
Все начали писать в ЖЖ про секс. Но я-то, живой человек, мне-то тяжело читать про то, как он был хорош в постели, про то как кто-то кого-то облизывает и покусывает. Потому как мне тяжело при этом сохранять жизненное спокойствие в это тревожное для меня время. Поэтому я тоже расскажу про сексус без лексуса.
Дело было давнее, тогда в холле чужого дома в Иерусалиме сидела девушка в модной, будто ортопедической обуви. Она жила с одним из близнецов-хозяев, и он только что гладил её, задирая одинокую майку, продвигаясь при этом выше и глубже, пока я колдовал над кофе.
Но вот она пересела ко мне и, желая приручиться, коснулась пальцами с чёрным маникюром моего локтя. Её ногу охватывал татуированный терновник — вот и всё, что составляло её одежду, кроме майки, разумеется.
В мангале, шипя и погибая, томился шашлык, хозяева перешли с английского на иврит. Время кончалось.
Мы порознь спустились на нижний этаж по узкой лестнице, и вот, столкнувшись боками, сделали несколько шагов вместе. Она смотрела на меня расширенными зрачками наркоманки и тянулась к ремню. Ладони двигались, входя в мокрое и стукаясь о твёрдое. Девушка схватилась за холодную трубу, а я — за неё. Дом дрожал от нашего хрипа. Выгнувшись, я с грохотом свалил кучу оружия, среди которого был и её автомат "Галиль", а, может, у неё была М-16. Чёрные стволы тяжело катались по комнате, лезли под ноги.
Ах, чёрт, как же её звали, она же меняла имя, с одного на другое, а потом это другое оказалось написанным с ошибкой, и тоже подлежало замене.
Мы были ещё вместе, всё ещё стоя и прижимаясь: она — лопатками к пупырчатой стене, а я к её влажной майке, волосам и лицу, чувствуя, как вытекает из меня электролит.
И вот, как избавитель, запел её пелефон. Жизнь помедлила секунду и, наконец, вернула нас к естественному ходу времени.
Наверху нас ждали скороговорка СNN и горький дым анаши. Она прошла как сквозь воздух сквозь протянутую руку своего приятеля. Другая пара зверьков — второй близнец со своей итальянской подружкой — улеглась на ковёр, а телевизор продолжал трепать частную жизнь чужого Президента.
История об орангах и утанах
Пошёл я как-то давным-давно в зоопарк. Хорошо. Смотрел обезьян, черепах, сов и слонов.
Вот бегают павианы — показывают… Показывают… Известно, что показывают павианы… А вот другие, их имя на этой земле пишется раздельно Orang Utan. Один таскает яблоко на нижней губе другой — лупит собрата, стоит над ним и дёргает его, лежащего, дёргает за голову — будто двое московских пьяниц передо мной. Проматывается голова. Не встаёт обезьян.
А вот уже другой лежит на спине в соломе — ловит губами горлышко пустой канистры. Ноги его поджаты — будто нет ног вовсе.
И вспомнил, глядя на него, деревенского пьяницу, безногого инвалида, что лежал вот так же в соломе и пил из канистры пиво. Этот старик пил из канистры пиво и ворочался на зассаной соломе. Ноги он поджал в 1942 году, не доехав до Сталинграда и не побывав ни в одном бою. А сейчас уже есть какое-то общество, и братаются бывшие враги, вспоминая, кто где лежал и в кого целил. Время идёт и суждения меняются, очевидцы начинают менять суждения и показания. Надо только дождаться, когда самые старые начнут помирать.
Нужно дождаться того, когда болезни заклокочут в их горле, и начнут очевидцы перебирать свою жизнь как ящик с жухлыми фотографиями. И они выдадут все, ставшие ненужными, тайны.
Видел я одного — я снимал у него комнату, а он был с вермахтом в Польше, именно с вермахтом, а не SS, и вспоминал это время как сладкое, главное в своей стариковской жизни. Я его не смущал. А чего я должен его смущать? На хера?
Снова военные ассоциации влезают в мою жизнь. Возится там и сям военная машина В кошмарах я так и представляю её машиной — помесью танка и кофемолки — неповоротливой, урчащей, воняющей соляром, давящей своих и чужих — вечной машиной.
История про пересечение границы
Однажды видел я замечательного пограничника. Этот белорусский пограничник начал почему-то, стоя в коридоре, расспрашивать нас, где и как пассажиры работают, и что они делали за границей. И только потом я понял, что пограничник совершенно пьян. Когда он выбрался из вагона и пошел по замысловатой кривой, я спросил проводника, что это, дескать, с ним?
— Так, завтра — день пограничника, отвечал мне проводник, добавляя: — а послезавтра День таможенника.
Но когда поезд наш поехал менять колесные пары, выяснилось, что пограничник при этом потерял чей-то паспорт. Он, разыскивая владельца, пытался залезать в уже поднятые краном вагоны, вставая на свой пластмассовый портфель. Однако, всё же рухнул вниз, в мазутную лужу. Потом появился и несчастный беспаспортный старичок. Поезд встал на русские колеса, а суета не утихала.