Передача, куда я попал, была о экспериментах профессора Иванова, что безуспешно велись в двадцатые годы. И спрашивали меня, в заключение этого бредового разговора, смог бы я помочь науке. Начал я плести в ответ какую-то чушь, что-то безнадёжно вменяемое — что вот убеждения не позволяют и Богородица не велит. Нужно было бы блеснуть цитатой из тех же двадцатых — "Можно привить гипофиз Спинозы или ещё какого-нибудь лешего и соорудить из собаки чрезвычайно высоко стоящего. Но какого дьявола? — спрашивается. Объясните мне, пожалуйста, зачем нужно искусственно фабриковать Спиноз, когда любая баба может родить его когда угодно. Ведь родила же в Холмогорах мадам Ломоносова этого своего знаменитого! Доктор, человечество само заботится об этом и в эволюционном порядке каждый год упорно, выделяя из массы всякой мрази, создает десятками выдающихся гениев, украшающих земной шар".
Но цитаты я, разумеется, не помнил, и занять пафоса у классика не вышло. Как всегда, лучший ответ я придумал в обшарпанном телевизионном лифте. Это было то, что французы называют l'esprit de l'escalier — только именно ascenseur de personnes.
— И вот, Ваня, вот что я скажу: есть эволюция вопроса, который сначала формулируется "как?", а потом превращается в вопрос "зачем?". Человечество уже столько раз озадачивалось вопросом "как?", решало его, придумывая как, но тут же возникал клубок проблем, упирающийся в одно "зачем?". И "зачем" всегда оставалось без ответа.
В этот момент полка, медленно выворачивая винты, рухнула вниз, обдав нас запахом гнилой штукатурки и пыли. Мы с Синдерюшкиным помолчали, тупо глядя в угол.
И, наконец, я закончил мысль:
— А, может, мне просто нравится традиционный способ размножения. Я пробовал, да. Пробовал!
История из старых запасов: "Слово о Софье Андреевне""
Мы с Синдерюшкиным обчень любили обсуждать женщин, особенно чужих женщин.
Самая удобная фигура в этом — Софья Андреевна Толстая.
Про неё любо дорого говорить — только Наталья Николаевна Гончарова более возбуждает умы.
Но с Софьей Анреевной — особый случай: и жила она ближе к нам, и жила, собственно, дольше.
Во-первых, есть такой старый афоризм "Если бы у Льва Николаевича был бы ноутбук, то Софья Андреевна сохранила бы девичью фамилию". Это, конечно, неверно. Но только с неё и Анны Григорьевны, разве что, идёт социальный тип настоящих жописов. Тех, что правят рукописи, держат дом и, если что, подписывают договора.
Во-вторых, она всё-таки родила тринадцать детей. Это, конечно, сейчас кажется большим подвигом, чем в девятнадцатом веке, но всё же.
В-третьих, и великий писатель был не подарок, да и супруга его непроста. То, как они лихо пили кровь друг у друга, стоит воспоминания в момент семейных ссор — эвоно, как у них. Я у нас-то ещё ничего.
И, собрав рюкзачок, поехать куда-нибудь — кружным путём через Оптину и Шамордино.
История из старых запасов: "Слово о яйцах и поп-балерине Волочковой"
Собственно, ничто не предвещало опасности. Ко мне пришёл Синдерюшкин. Синдерюшкин припёрся ко мне, как в больницу — с мешочком апельсинов. Когда я ему сказал, что я не так уж болен и даже думаю выздороветь, он виновато достал две бутылки коньяка.
Мы заговорили о балерине Волочковой. Это сейчас её несколько подзабыли, а тогда все только и делали, что рассуждали о том, действительно ли она потолстела так, что её партёров грыжа и прочие болезни. Вся страна, честное слово. Нет, начали-то с перепелиных яиц, но про перепелиные яйца не очень интересная история.
Ваня заглянул мне в глаза и сказал требовательно:
— Ты, как человек, знакомый с высшей математикой…
И замолчал надолго.
За это время мы съели по апельсину.
— Так вот, — сказал Ваня, — продолжи ряд: Волочкова, Курникова, Басков…
— Хрен тебе, — сказал я сурово — может, тебе ещё ряд Фурье надо продолжить? Или численно продифференцировать дискретно заданную функцию?!..
А потом осторожно добавил:
— Ванесса Мэй. Ну, три тенора ещё хороши…
Но Синдерюшкин уже бормотал:
— А танцор (его показали на днях в телевизоре) уже сказал, что, дескать, херня какая, дорогие товарищи, эту Волочкову последний дебил носить может, а хошь, дворника вызови — подымет и без проблем. Её, говорит, даже на маленького лебедёнка погрузи — всё одно со сцены вынесет. Так что всё дело в яйцах…
Итак, мне не удалось ничем успокоить Синдерюшкина. Как-то это плохо у меня выходило. Тут ведь не угадаешь, что именно ему было нужно. Балетоманы народ опасный, скажешь что не так — настучат батманов в бубен и пойдёшь хорошим танцором по жизни. Я сам в балете мало что понимаю, и поэтому выучил спасительную фразу — нужно развести руками, закатить глаза и произнести:
— Не знаю уж, что сказал бы по этому поводу Цискаридзе…