Живой Журнал. Публикации 2009

Вадимиваныч как-то пригласил нас на свой доклад в знаменитый академический институт. Это был жутко знаменитый институт, весь он был увешан мемориальными досками в честь мёртвых диссидентов. Надо сказать, что меня туда ещё не сразу пустили — я мыкался по неправильным подъездам, где у меня норовили спросить документы, пока не попал в подъезд нужный, где вовсе ничего не спрашивали, где можно было бы расхитить всякий секрет, если бы все секреты не расхитили ранее совершенно официально.

Это был настоящий умирающий институт. В конференц-зале перед вымирающими стариками и старухами, стоял унылый проповедник-кришнаит и комментировал не менее унылые рекламные фильмы, изготовленные самими кришнаитами на каком-то подпольном и подвальном оборудовании. Старики сидели и почёсывались, отчаянье и скука сразу охватили и меня. Я подсел к Вадимиванычу, Хомяку и Жиду Ваське, что пришли туда заранее. Вадимиваныч отчего-то был с лыжными палками, Хомяк с монтировкой, а Жид Васька — с бутылкой водки.

Я сразу понял, что семинар обещает быть интересным, хотя старики уже частью заснули, а частью уткнулись в свои блокноты с тараканьими следами формул.

На экране плясали всяко разные индусы — с той же эффективностью, с какой СССР пропагандировал свой строй в Африке. Старики, похожие на сухих птиц, время от времени просыпались и что-то спрашивали о Будде. Проповедник соглашался с ними, и голосом нищего из электрички рассказывал, что деление на касты противоречит ведическим принципам.

Повинуясь его знаку, красивая женщина дарила старичков и нас, к ним приравненных, ведической пахлавой.

Внезапно, как чёртик из пробирки, как дьявол из бутылки, выскочил молодой человек и объявил, что проповедника случайно недоповесили на Нюренбергском процессе. Это оказался Аспирант-экзорсист.

Мы переглянулись.

— Напрасно он торопится, — скорбно сказал Вадимиваныч, — нечего поперёд батьки-то в пекло…

Хомяк сжал крепче монтировку, а Жид Васька отхлебнул водки.

Я вспомнил, что совершенно случайно захватил с собой шведский разводной ключ — усладу и надежду сантехника. Аспирант-экзорсист продолжал изобличать Проповедника-кришнаита, впав в религиозный экстаз. Проповедник воспользовался этим и подкрался к нему сзади. Быстрым движением он прыгнул ему на плечи и скусил голову.

Тело Экзорсиста сделало ещё несколько пассов руками, обернулось к доске, провело мелом на ней непонятную черту.

— Ну, бля, началось, — выдохнул Хомяк и поднял над головой монтировку.

Ведическая женщина поползла на четвереньках к старикам из первого ряда. Они повизгивали и поднимали ноги, как делают это в поликлинике сидящие в медицинских очередях, когда рядом появляется уборщица с мокрой шваброй. Старухи в беретках как-то натопорщились и зашипели — стало понятно, что они не на нашей стороне.

Вадимиваныч, впрочем, оказался проворнее всех — он выцелил среди профессоров и академиков молодого кришнаита и метнул в него лыжную палку. Надетый на палку кришнаит вспыхнул вонючим нефтяным пламенем и пожух, как осенний лист.

— Именем Тейяра де Шардена! — и Вадимиваныч принялся разить палкой подбегавших.

Хомяк лупил им по головам монтировкой, а Жид Васька прыскал им в рыла Святой Русской водкой за Двадцать Рублей.

— Ну что, будем ждать рассвета? — спросил я друзей в минутную паузу.

— Можно и не ждать, — заметил учёный Жид Васька. — Годится любой источник полного спектра.

— Мы не знаем этого — сурово прекратил споры Вадимиваныч — Это объективная реальность, существующая вне нас, независимо от нас и от наших знаний о ней.

Кадавры снова пошли в бой — среди стариков и старушек оказалось действительно много предварительно укушенных. Я споро надел на одного портрет физика Вавилова и перекрестил обоих разводным ключом.

Вадимиваныч подобрал свою палку, и теперь лихо работал обоими, будто на лыжне, а Жид Васька был похож на гладильщика из китайской прачечной. Я отламывал подлокотники от кресел и вколачивал их в академиков-оборотней, используя ключ как молоток.

Каждый брал своим умением.

Дело-то в том, что Вадимиваныч был убеждённый атеист, Жид Васька, несмотря ни на что, католик, Хомяк — потомок муслимских уйгуров, а я держал Православную оборону.

— Кстати, — сказал Хомяк. — Мне не нравится, что ты называешь меня Хомяком. Наедине это простительно, но при людях не говори так, пожалуйста.

— Без базаров, — согласился я, — превращая в пыль какого-то зазевавшегося доктора.

— И меня не надо называть Жидом, — вмешался Жид Васька, — это мешает мне нравиться девушкам.

В этот момент престарелая девушка в беретике, на которую попала морось Настоящей русской Водки за Двадцать Рублей превратилась в пыль, даже не загоревшись.

Я и тут согласился — чего не сделаешь ради друзей, с которыми сражаешься спина к спине.

— Жалко зимой у нас рассветы поздние — сказал кто-то, тяжело дыша.

Я согласился — какие там источники света широкого спектра. У нас на Руси всё проще — рассвет и никаких гвоздей.

Мы притомились. Со стороны это напоминало уборку картофеля на поле, хотя к этому нам было не привыкать. Однако и силы врага иссякли