Живой Журнал. Публикации 2010

История про Греча (продолжение)

Аааа! Ко мне Армалинский пришёл!..

Извините, если кого обидел.

24 августа 2010

История про почту

Утро началось странно — позвонила переводчица с города Парижу и спрашивала, что такое "фаустпатрон".

Затем обнаружил, что кто-то подбирает пароль к моей гуглепочте — уже четвёртое уведомление пришло. Зачем это — решительно непонятно.

Извините, если кого обидел.

25 августа 2010

История про одну редкую книжку

А вот вопрос к историкам: я ищу довольно редкую книгу, изданную в 1922 году в Берлине.

Семенов Г. (Васильев). Военная и боевая работа Партии Социалистов-Революционеров за 1917–1918 гг.

Это давняя история — по всему выходит, что книга была провокационной, выпущенной в плане подготовки суда над эсерами, который прошёл летом 1922 года.

Более того, эту брошюру переиздали в том же 1922, потому что в хранилище Фундаментальной библиотеки Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского она есть, но местом издания (переиздания) уже значится Москва, а издательством — "Типография Тип. ГПУ".

Так вот, может у кого есть доступ в какую-нибудь сетевую библиотеку Конгресса что ли, что бы показать мне, что там написано (брошюра имеет 40 страниц).

Извините, если кого обидел.

25 августа 2010

История про побег (I) — процесс

Благодаря тому, что добрый kmorozov прислал мне текст редкой книжки, я продолжу рассказывать про Шкловского и вывешу этот текст в общий доступ — я очень хорошо помню притчу о луковке из Достоевского, и вдруг это кому ещё поможет.

Но сначала надо сказать, к чему всё это. А вот к чему.

Побег — вот ключевой слово. Побег. Вот что волочит человека по судьбе.

Тут важно сделать первый шаг, и поток временных обстоятельств волочит тебя по судьбе, меняя твою биографию.

Шкловский уже бежал по стране, бежал тогда, когда был расстрелян его брат, а 1918 год не разбирался в тонкостях, и пули, попавшие в одного человека, часто убивали стоящих рядом.

Собственно, началось всё в декабре 1921 года, когда ВКП(б) начала зачищать политическое пространство России. "Зачистка" — слово вообще удивительное, довольно точное, и тут оно подходит удивительно.

Но всё же это были не временя политических процессов тридцатых. Во-первых, эсеры, и правые и левые, действительно дрались с большевиками, Во-вторых, эсеры были по-настоящему большой партией — в лучшие времена до миллиона членов. У них действительно была революционная история — взорванные и застреленные чиновники в прошлом, крестьянская программа — всё то, что просто так со счетов было не скинуть. Да что там, Блок печатал "Двенадцать" не где-нибудь, а в левоэсеровской газете "Знамя труда", да и был арестован в своё время большевиками именно по эсеровскому поводу.

Зачистка шла через политический процесс, к которому стали готовиться загодя, ещё за полгода.

Для начала было принято Постановление Пленума ЦК РКП(б) "Об эсерах и меньшевиках". После предварительных шагов, о которых и пойдёт речь, было проведено досудебное следствие, которое закончилось 23 мая 1922 года. На скамью обвиняемых сели две группы людей — и в этом была особенность этого процесса: обвиняемые первой группы были собственно обвиняемые, а вот вторая группа вместе с государственными обвинителями принялась обвинять первую. В первой группе были десять активистов партии и двенадцать членов ЦК, во второй — двенадцать как бы раскаявшихся эсеров. При этом всё равно нельзя было сказать, что он прошёл как по маслу.

Олег Назаров пишет: "Защитниками обвиняемых первой группы стали известные русские адвокаты с дореволюционным стажем, бельгийцы Эмиль Вандервельде и Артур Вотерс, немцы Теодор Либкнехт и Курт Розенфельд. Все иностранцы были членами социалистических партий. Большевики с неохотой допустили к участию в процессе этих четверых иностранцев и еще до его начала развернули компанию по их дискредитации. На всех станциях, через которые они ехали, их встречали шумные демонстрации возмущенных граждан. В Москве на вокзале собралась многотысячная толпа с лозунгами типа "Долой предателей рабочего класса". Лозунг "Каин, Каин, где твой брат Карл?" был адресован персонально Либкнехту — брату погибшего в 1919 году и чтимого коммунистами Карла Либкнехта. Розенфельду плюнули в лицо, а Вандервельде спели: "Жаль, что нам, друзья, его повесить здесь нельзя".