Живой Журнал. Публикации 2010

В 1940 году вышла книга Шкловского "О Маяковском". Среди прочего, там была главка "О критике", где поминался Чуковский. Чуковского эта книга ужасно разозлила — во-первых, там прямым текстом говорилось, что Чуковский недопонял Маяковского (а к 1940 году Маяковский был официально объявлен лучшим поэтом эпохи): "К Маяковскому Чуковский снисходителен". "Хлебников в то время, когда писал Чуковский, уже обнародовал свои поэмы, уже давно был известен "Зверинец", но так смешнее, так удобнее для читателя, чтобы все были маленькие". "Мы поехали в Бестужевский институт. Доклад читал Корней Иванович. Он закончил возгласом о науке и демократии:

— Ничего не выйдет у футуристов! Хоть бы голову они себе откусили, — выпевал он…

Аудитория решила нас бить.

Маяковский прошел сквозь толпу, как раскаленный утюг сквозь снег. Крученых шёл, взвизгивая и отбиваясь галошами. Наука и демократия его щипала. Я шел, упираясь прямо в головы руками налево и направо, был сильным — прошёл.

А Корней Иванович повез свой доклад дальше".

К тому же, там мимоходом говорилось о газете "Речь" и критике Чуковском — в 1940 году ещё кто-нибудь мог помнить, что "Речь" была органом кадетской партии, а, значит, сотрудничество с ней было не вполне благонадёжным.

Другое дело, что самому Шкловскому можно было поставить в вину куда более серьёзные элементы биографии — от эсэровского прошлого до побега из РСФСР.

В июне того же года Корней Чуковский пишет дочери: "О Шкловском скажу: неожиданный мерзавец. Читая его доносы, я испытывал жалость к нему. То, что напечатано, есть малая доля того, что он написал обо мне. По требованию Союза выброшено несколько страниц.

Шкл<овский> знает, что я не стану "вспоминать" о его прошлом, и потому

безбоязненно "вспоминает" о моём. Но и хорош Союз, который разрешает печатать обо мне такие гадости! В 1913 году я был единственный критик, который дал хвалебный отзыв о трагедии "Влад<имир> Маяковский". И где? В "Русском слове", самой распространенной газете, которую редактировал Дорошевич, не любивший Маяковского. Этого отзыва Шкловский не приводит. Бедный, завистливый, самовлюблённый мерзавец. Но талантлив, порою умён, вообще какие-то большие возможности в этом человеке есть несомненно".

В августе 1951 года он продолжает как будто прерванное описание: "Я прочитал рецензию Шкловского (нашёл её у тебя на столе). Самое худшее в ней — это её видимая убедительность. Человек непонимающий (напр<имер>, редактор из Летгиза) может подумать, что и в самом деле Шк<ловский> пишет с натуры, и не подозревая, что в его рецензии всё фантастично. Самое горькое (для характеристики Шк<ловского>) — это развязное высокомерие с кот<орым> он пишет о молодом (и более даровитом) товарище. А эти уроки, которые преподаёт Г<еоргиев>ской, эти рецепты — как уверенно и авторитетно они сформулированы, словно он сам имеет у себя за спиной огромные писательские победы, будто он написал "Мадам Бовари" и "Капитанскую дочку". И что за странный человек. Всякий раз, когда я хочу полюбить или пожалеть его, он отшибает от себя очередным негодяйством".

Извините, если кого обидел.

23 августа 2010

История про вражду и непонимание

Итак, разлядывая то, как писали друг о друге Шкловский и Чуковские, нужно всё-таки понимать, зачем мы это делаем. Даже самое внешне бессмысленное занятие, если правильно сформулировать вопрос "зачем" может оказаться занятием небесполезным и прибыльным. То, что литераторы всегда ругались друг с другом — известное дело, мысль о том, что именно они, поднаторевшие в письменной речи и выражении своих мыслей на бумаге, будут ругаться наиболее квалифицированно, придумывая какие-то подробности или умело делая из незначительных деталей запоминающиеся подробности.

Сейчас возникла целая индустрия биографического жанра, компилирующая цитаты из первичных мемуаров — но не мне судить эту профессию. Дело житейское.

Нужно понять, какой опыт можно извлечь из истории о том, как ссорился Корней Иванович с Виктором Борисовичем.

Для этого нужно запомнить несколько деталей.

Во-первых, они то дружились, то мирились. Время шло, и поколение редело. Старые обиды забываются среди выживающих. Правда, потом на них наслаиваются новые, затем забываются и они.

Во-вторых, мы, дорогой читатель сейчас чаще всего всматриваемся в непубличные записи — записные книжки и личную переписку.

Писатели XX века почти никогда не печатали то, что писали в письмах и дневниках.

Шкловский написал много хвалебных рецензий на книги Чуковского, а Чуковский не менее горячо говорил о Шкловском в своих речах. Писатели сидели в президиумах, ездили по стране и говорили друг о друге доброе. А перед внешней опасностью они собирались вместе — и Шкловский публично ругавший Пастернака, подписывал письма в защиту Синявского. Жизнь сложна и сплетена из близих, но разных волокон будто булатная сталь.

В-третьих, никому мы не мстим с такой тщательностью, как людям, обманувшим наши ожидания.