— О! Сейчас попробую посчитать на ваших глазах. Вот у меня в домашней библиотеке примерно 10.000 книг. Правда, я не все именно читал — например, там собрание сочинений Ленина и такое же — Маркса. Не сказать, что я читал все тома от корки до корки, но лазил в них часто, что-то раньше должен был выписывать и всё такое.
Вот, к примеру, англо-русский словарь Мюллера и французские и немецкие словари — я в них много что смотрел, но не сказать, что побывал на каждой странице. А вот Большую советскую энциклопедия-таки читал, и именно страницу за страницей.
Одним словом, это примерно 10.000 книг в той или иной степени прочитанных.
Есть ещё некоторое количество школьных учебников, учебников в Университете, прочих местах.
К тому же я работал рецензентом, и читал примерно одну книгу в день — это занятие аморальное (и вовсе не потому, что стимулирует написание поверхностных рецензий — при известном навыке, написать сообщение о выходе нового философского словаря, можно проверив не весь текст, а то, есть ли там определённые статьи и как они написаны). Это занятие дурное, потому что иногда напоминает глотание пищи без пережевывания — ты не получаешь удовольствие от медленного чтения, своего рода секс на скорость — как бы побыстрее. Концептуальные книги ты читаешь всё-таки прилежнее (у меня высокая скорость чтения), но всё равно, это риски профессиональных деформаций. Не говоря уже о том, что это совершенно разное чтение — для себя, или для того, чтобы написать рецензию. Читать, не делая выписок, я, кажется, уже не могу — эта работа отравила меня.
Участвуя во всяких жюри я много читаю текстов, которые отобрал не я, а сам формат премии или конкурса. Там есть откровенно графоманские книги, но есть и (иногда на стадии рукописи) книги очень сильные, на которые нужно потратить время, не просто чтобы честно сделать свою работу, а чтобы понять что-нибудь в мироздании.
А ведь это надо прочитать, к примеру, сто книг за четыре месяца.
Итак, учебников было штук двести, и за десять лет рецензирования две-три тысячи книг я прочитал. (Погрешность в том, что я писал рецензии и до того, как стал работать в газете, но, с другой стороны, сейчас читаю меньше).
Итого получается примерно 13.000 книг. Прирастать это количество, конечно, теперь будет медленно.
— Есть писатели, книги которых настолько отвратны, что вы их клянётесь никогда больше не читать?
— Клясться вообще не хорошо: "А Я говорю вам: не клянитесь вовсе: ни небом, потому что оно престол Божий; ни землёю, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным. Но да будет слово ваше: "да, да"; "нет, нет"; а что сверх этого, то от лукавого". (Мф 5-33). Поэтому я не зарекаюсь.
Да и к книгам я отношусь как врач — есть тяжело больные, есть мёртвые и даже мертворожденные книги, но и они могут понадобиться для примера или аргумента.
Что ж, мне и тогда следовать такому внутреннему запрету?
История про ответы на вопросы
— В какой телепередаче хотели бы поучаствовать?
— В каком-то спокойном интересном диалоге. Дело в том, что телевидение и вообще ток-шоу имеют отвратительное свойство — они провоцируют изготовление хлёстких фраз и такого унылого остроумия.
То есть, чаще всего заменяют ум остроумием.
Вместо выяснения какого-то вопроса ты оказываешься в положении Алисы, которую спросили, чем отличается ворон от конторки, а ей нужно солёно пошутить или крикнуть, что во всём виноват Шойгу.
Я знаю несколько передач, где человек успевает что-то сказать — на "Школе злословия", к примеру (если ведущие, коечно захотят, чтобы он успел что-то сказать). Или на Пятом канале ночью. В общем, что-то такое есть, но сказать, что я уж так уж рвался, что прям кушать не мог — нет.
А так-то всякий писатель хочет выступить в прайм-тайм в передаче о себе.
Нормальное дело.
— Что посоветуете прочитать из Пелевина?
— Понятия не имею — я же не знаю вашего склада характера. Мне лично нравятся ранние рассказы.
— Давило ли на вас когда-нибудь книжное издательство, в которым вы печатаете свои книги, как на критика? Принуждали ли не писать отрицательную рецензию на крупную книгу под страхом не пропуска в тираж?