Дом был стар, облуплен, но крепок — с одной стороны в нём было почтовое отделение, где из стен торчал классицизм, чуть замазанный масляной краской.
С оборотной стороны жили люди, спала блохастая собака. Через лес виднелась какая-то циклопическая постройка, похожая на раскормленную новорусскую дачу.
Славянофильство было занесено палой листвой. Листва занесла и памятник полковнице графине Александре Ильиничне фон Деръ-Остенъ-Сакенъ, что скончалась 30 августа 1841 года на сорок пятом году жизни.
И вот мы оказались в Ясной поляне. Я упал в кровать и намотал на голову быстрый и короткий сон.
История про приход и уход (IV)
…Но вот мы продолжили путь, и, объехав кругом Тулу, оказались в Ясной поляне. Я упал в кровать и намотал на голову быстрый и короткий сон.
Мне снилось то, как я как-то приехал сюда на поезде, в первом классе. Правда, у меня создалось впечатление, что меня бы пустили и без билета, поскольку всего три или четыре человека было в этом вагоне повышенной комфортности. А ведь в Ясную Поляну нужно приезжать на поезде. Нет, можно, конечно и на подводах, пешком, как ходили когда-то к старцу. Но именно на поезде, а не на автобусе, сейчас правильнее. Эта электричка ходила на Щёкино с тремя или четырьмя остановками — только по выходным, зато останавливалась на Козловой засеке, что всего в паре километров от усадьбы. Там, в пристанционном музее, можно было поглядеть на телеграфные аппараты, дорожные чемоданы, переносные фонари поглазеть на чугунные фонари и оградки, и поехать на скрипучем автобусе в заповедник.
Но это всё туризм, остальное — литература.
По праздникам в окрестностях ярко горела звезда Героя Социалистического труда. Эта звезда была на груди у не сломленного в лефортовских застенках губернатора Стародубцева и многим освещала путь. Я как-то (приехав на автобусе) был на открытии этой станции, где вывески на зданиях крестились ятями. Порезав в клочки ленты и ленточки, выступали высокие железнодорожные и культурные лица. Электричка вполне современная, да только когда стали говорить, что её вагоны оформлены по мотивам произведений Толстого, сразу представился вагон "Анна Каренина" с колёсами, покрашенными в красный цвет.
Тогда тоже вышел губернатор Стародубцев и произнёс гениальную и совершенно косноязычную речь, где говорил про железнодорожное министерство транспорта и визит президента Китайской республики Цзян Цзэминя. Цзян Цзэминь приехал к нему, Стародубцеву, а потом, оказалось, они рыдали на могиле Толстого. Речь Стародубцева преломлялась в воспоминание, населённое танками, но тогда, в первый раз будущий губернатор не то что не сидел ещё под арестом, а даже, кажется, не был героем. Итак, важные люди говорили, а вокруг гуляли ряженые дамы и офицеры, раскрыл свои крылья тарантас, готовая к употреблению, была закопана между рельсами какая-то пиротехническая батарея.
Вдруг заверещал паровоз: он, безусловно, был там главным оратором. Крики паровоза разогнали тучи, а душное солнце начало сушить свежий дёрн и потную толпу.
И вот потом, через несколько лет, я тоже поехал на этом поезде — чопорный, как англичанин. Сел в кресло повышенной комфортности, вытащил резную оловянную рюмку и налил себе коньяку. Замелькали за окном московские окраины, сгустилась из коридора проводница — и фу-ты — ну-ты, включила повсеместно телевизоры. Начали мучиться умноженные на шесть телевизоров американцы, зарыдала Гвинет Пэлтроу, потом, невесть откуда, взялся концерт Киркорова.
Так всегда — отправишься путешествовать по-английски, с дорогим табаком в кисете, с английским чаем в банке, а ткнут тебе прямо в рыло какую-нибудь азиатчину, ударят над ухом в бубен, зачадят прямо в нос вонючие костры аборигенов. Только в дороге начинаешь так искренне ненавидеть песни и пляски эстрадных упырей.
И первый раз, много лет назад, я тоже ехал туда на поезде, и Курский вокзал был полон хмурыми отпускниками. Электричка медленно подошла к перрону — на удивление, она оказалась набитой людьми, и они успели занять в ней все места, столпиться в проходах, уставить багажные полки сумками и корзинами. Поезд шёл медленно, иногда останавливаясь на полчаса посреди волнующихся на ветру кустов. Наконец, за Ясногорском я увидел причину — на откосе валялись колёсные пары и, отдельно — вагоны. Вагоны были товарные, грязные, с остатками цемента внутри.