Живой Журнал. Публикации 2011

Причём в десятках прозаических текстов и воспоминаний я встречаю персонажей, что норовят предложить писателю сюжет как ценность. Но никакой ценности в сюжетах нет — ценность в их воплощении.

Литературный труд стремительно демократизовался и, одновременно, обесценился. Ценность в готовом продукте — шкафах и столах, а не в пилёном дереве.

А сюжетов всего, как известно, четыре.

Их разновидности я могу придумывать по десять раз на дню — для тех, кому лень читать уже написанные книги и сборники анекдотов.

И, чтобы два раза не вставать, о путешествии. Тот же Пушкин писал Нащокину в феврале 1833 года: "Путешествие нужно мне нравственно и физически". Это всё удивительно важно, потому что со временем мне кажется, что путешествие никому нынче не важно, безнравственно и физически опасно.

Миллионы людей снимаются со своих мест, чтобы напиться в местах для себя новых, тошниться в чужой океан, заболеть тропическими болезнями или быть смытыми каким-нибудь цунами.

Причём все эти путешествия (я об этом писал, но лень самому искать ссылку), всё время движутся в направлении большей экзотичености — засрав одно ментальное пространство, "демократизовав" его, человечество движется к новой области — от какой-нибудь Турции к Египту, от Египта к Непалу. И победителем считается первый, кто нарушил какую-то девственность — залез в одну из немногочисленных оставшихся дыр на планете и рассказывает друзьям у камина, как кормил крокодила на Амазонке или собирал грибы в Андах.

В этой погоне за экзотикой есть аналог — одно дело хвастаться, что попал в Лувр, а другое — что попал в запасники Лувра. Одно дело — напиться шотландского виски, а другое — съездить на винокурню в Шотландию. Уже целая индустрия существует для этих прикосновений к натуральному. То есть такая индустрия внутреннего и внешнего хвастовства — глянь, вон на снимке я по колено в натуральном.

Только путешествия с подорожной по казённой надобности — разумная этому альтернатива.

Впрочем, я мизантроп, что с меня взять.

Кстати, в полном виде то самое письмо Пушкина выглядит так: Около (не позднее) 25 февраля 1833 г. Из Петербурга в Москву

"Что, любезный Павел Воинович? получил ли ты нужные бумаги, взял ли ты себе малую толику, заплатил Федору Даниловичу, справил ли остальную тысячу с ломбарда, пришлешь ли мне что-нибудь? Коли ничто еще не сделано, то сделай вот что: 2525 рублей доставь, сделай одолжение, сенатору Михаилу Александровичу Салтыкову, живущему на Маросейке, в доме Бубуки, и возьми с него расписку. Это нужно, и для меня очень неприятно. Что твои дела? За глаза я всё боюсь за тебя. Всё мне кажется, что ты гибнешь, что Вейер тебя топит, а Рахманов на плечах у тебя. Дай бог мне зашибить деньгу, тогда авось тебя выручу. Тогда авось разведем тебя с сожительницей, заведем мельницу в Тюфлях, и заживешь припеваючи и пишучи свои записки. Жизнь моя в Петербурге ни то ни сё. Заботы о жизни мешают мне скучать. Но нет у меня досуга, вольной холостой жизни, необходимой для писателя. Кружусь в свете, жена моя в большой моде — всё это требует денег, деньги достаются мне через труды, а труды требуют уединения. Вот как располагаю я моим будущим. Летом, после родов жены, отправляю ее в калужскую деревню к сестрам, а сам съезжу в Нижний да, может быть, в Астрахань. Мимоездом увидимся и наговоримся досыта. Путешествие нужно мне нравственно и физически".

Извините, если кого обидел.

13 ноября 2011

История, чтобы два раза не вставать

Ну, с праздничком!

И, чтобы два раза не вставать — здесь будет рассуждение о пагубе иронии.

Мы все привыкли к иронии — мы спасаемся ей.

Ирония похожа на социальный презерватив.

И всё-таки об иронии. Ирония нас часто спасает. Ирония помогает нам пережить вещи, которые мы не думаем пережить, переживая их — мы не верим во время смерти близких, что когда-нибудь будем смеяться.

Но проходит время, и мы продолжаем жить.

Ирония очень помогла литературе после Первой мировой войны, после того, как человечество попробовало на вкус иприт и прочие изобретения. Литература как-то, с некоторым скрипом научилась обращаться с новым миром, и рассказы о человеческой жизни потекли снова.

Но с современной иронией всё не так просто — совершенно невозможно без неё жить, но когда приправы слишком много, она разрушает желудок. Вот есть известная пьеса и фильм «104 страницы про любовь», где драматург Радзинский, не переключившийся ещё на Сталина, тиранит пока простых обывателей. Актриса Доронина изображает там чистую духовность пухлых форм, что тяжело дышит от чувств и томно спрашивает: «А пойдёмте в зоопарк, я слышала, что там что-то родилось у бегемота». Будь я на месте её возлюбленного, так я тут же и задушил её. Собственными её колготками, которые на это только и годились, поскольку их делали из капроновых стропальных тросов.