У Бунина-то известно что: "
Статья, да.
Тут есть, впрочем, и петербургский мотив:
Она пришла с мороза,
Раскрасневшаяся,
Наполнила комнату
Ароматом воздуха и духов,
Звонким голосом
И совсем неуважительной к занятиям
Болтовней.
В старинные времена девушки то и дело входили с мороза.
А вот ещё что — сегодня позвонил какой-то немолодой человек из Союза писателей и сказал, что они обновляют опись писателей. "Тот справочник… Знаете,
В общем, очень неожиданно похолодало.
Прямо: хрясь!
И Царь-пушка.
Вот как неожиданно похолодало.
История текущих событий
Был сегодня в аду.
Не забыть, в качестве психотерапии написать рассказ "Аппелес и черепаха".
Заметки о ностальгии.
Сталкер и гипножаба.
Салат из тунца.
Шелепин живёт на даче Сталина.
Эволюция порнографии и общая численность порноактёров.
Другой сюжет про Карлсона: Мессинг с билетом.
Пригожие девки: они нас или мы их?
История про деньги
А вот, кстати, вопрос — откуда пошла традиция сворачивать некоторую сумму денег в цилиндрик, а не держать их в пачке?
Только, если можно, по существу — я-то фильмы тоже глядел, сам сворачивал, миф о наименьшем объёме помню. Плавали, да.
История про бобра
Наблюдал, как старый бобёр отбивается от четырёх волков. Круто! Убили, конечно, старичка, но он им показал. Умираю, но не сдаюсь и всё такое. Причём долго бился, очень долго — волки даже повизгивали от боли.
История про покинувших или желание быть Незнайкой
Проводы Евгения Гришковца их Живого Журнала превращаются во всенародный праздник — под его манифестом уже двадцать экранов комментариев.
Я начинаю опасаться, как бы Гришковца не перепутали с Масленицей и не пожгли его на какой-нибудь площади, запивая это событие сбитнем и закусывая кулебяками и расстегаями.
Собственно, манифест представляет собой удивительное откровение. К примеру «Я ощутил вкус публицистического высказывания» — какое, чёрт побери, верное наблюдение!
Но я хочу сказать не об этом.
Всякое публичное прощание теперь невольно сравнивается со знаменитым «Я устал. Я ухо-жу».
Будь я настоящим филологом, то написал бы большую монографию с названием типа «Стилистика публичного прощания: оскорблённое благородство от Ромула до Гришковца».
Удивительно интересно, как и кто публично прощался — причём имеется в виду не гётевское "Больше света!» (Впрочем, не помню, что точно он говорил перед смертью), не последние слова знаменитостей, а вот именно «Я устал, я ухожу».
То есть, скорбное доведение до сведения публики того, «улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине»…
Есть три типа публичного прощания.
Первый предполагает скорбное расставание, когда уже ничего не поправить. Он хорош для изгнанных за правду или уволенных за нерадивость.