Живой Журнал. Публикации 2012

А потом он ехал вместе с украинским обозом, и мерил по ночам украинские фамилии — ведь известно, что нет существительного женского рода, что не могло бы быть украинской фамилией. Потом он воровал фамилии у венгров и поляков, а кончилось всё тем, что свою последнюю фамилию он выиграл в карты у одного моряка в Штеттине. Эта фамилия ему понравилась, и он решил её оставить. Так Карлсон стал Карлсоном.

В тот год русский генерал Апраксин пришел воевать шведов. Генерал Апраксин привёл свои войска по льду и поставил их напротив шведского берега. Канониры генерала зарядили пушки ледяными ядрами и дали залп по Стокгольму. От этого залпа со всего Вазастана сорвало крыши, и два дня черепица кружилась в воздухе вместе с ледяными осколками ядер.

В этот час Карлсон, только что ставший шведом и капитаном Королевского полка, велел свести к побережью все ветряные мельницы. Их свезли на тросах, подложив под своды деревянных башен вместо колёс огромные бревна. Солдаты, повинуясь указаниям Карлсона, раскрутили мельницы и их крылья погнали снег на армию генерала Апраксина. Буран продолжался полтора месяца — до наступления весны. До того времени, пока скудное шведское солнце не взломало лёд, и солдаты Апраксина не поплыли на льдинах обратно в Санкт-Петербург.

После этого Карлсона прозвали «Плюти-плют», что значит — «Поднимающий ветер».

Карлсон открыл небольшую винокурню, где делали абсолютно восхитительную смородиновую водку, женился на дородной шведке фон Бок и зажил обыкновенной шведской семьёй. Лишь раз в месяц, когда Луна в небе похожа на головку боснийского сыра, ему снилась его родина. Но родина была странной — по улицам ездили невиданные экипажи, и наряды дам были совершенно неприличны.

Однажды он специально обратился к известному алхимику Сведенборгу, что сидел в башне и пугал жителей Стокгольма голубоватым колдовским светом из своего окна.

Алхимик вынул изо рта жабу, которую держал там для прохлады, и сказал:

— Видишь ли, Карлсон. Сны бывают своевременные и несвоевременные. Своевременные сны снятся людям, которые погружены в настоящее, и оттого они видят во сне своих родных и друзей, врагов и своё начальство.

Несвоевременные сны снятся заблудившимся людям, и они видят ночью не настоящее, а прошлое или будущее. Скажи мне, понял ли ты, на каком языке говорили в твоих снах люди?

Карлсон отвечал, что он не понимал, что это за язык, но понимал смысл самой речи.

Он обещал рассказать алхимику Сведенборгу всё, что увидит потом.

После этого Карлсон вернулся домой, выпил полбутылки смородиновой водки, и уронил голову на стол.

Тогда ему снова приснился город на берегу Дуная, красивый как сон. Он бродил по его улицам, пока вдруг не заглянул в окно, в котором увидел комнату, похожую на внутренность шахматной доски.

За столом спал гимназист, положив голову на книги.

Под столом была спрятана бутылка сливовицы.

— Эй, малыш, не рано ли тебе так напиваться, да ещё над грамматикой Кружилича, — с недоумением сказал Карлсон, прочитав название книги.

Ученик гимназии имени святого Михаила в этот час спал и видел необъяснимо прекрасный сон, в котором он шёл по чужому городу, который был засыпан до крыш искрящимся как алмазная пыль, снегом.

Чтобы согреться в этом мёрзлом сне, он зашёл в чей-то дом — там никого не было.

Но в пустой комнате висело зеркало.

И вот в этом зеркале он увидел невысокого толстого человека, что спал, обняв стол и чмокая губами. Было видно, что он с кем-то говорит внутри своего сна.

Гимназист принюхался и услышал запах смородины из стакана — тут, во сне, он был терпкий и резкий, но всё же, несколько сонный.

Он вошёл в зеркало как в дунайскую воду, и потряс спящего за плечо:

— Эй, отец, куда я попал? Или ты уже так напился, что тебя самого нет дома?

Но хозяин только замычал в ответ.

Тогда гимназист сам выпил смородиновой водки из чужой бутылки, засунул её в карман и, выпрыгнув из рамы, в которую было заправлено зеркало, будто рубаха в штаны, отправился восвояси. И сон быстро понёс его в то место, где Сава будет вечно впадать в Дунай.

Но Карлсон перегнулся через раму, и успел цапнуть бутылку, торчавшую из чужого кармана.

Да только он не удержал равновесия и выкатился из сна с початой бутылкой в руке. Так солнечный зайчик выкатывается из зеркала, когда распахивают промытые на Пасху окна.

Карлсон понёс эту бутылку алхимику Сведенборгу, но не утерпел и выпил содержимое по дороге.

Алхимик, впрочем, не обратил на это ровно никакого внимания — он смотрел бутылку на свет, нюхал её и сказал, что дело швах. Карлсон встретился во сне с самим собой.

— А может, это мой нерождённый ещё внук? — спросил Карлсон.

— Может быть, но ты ведь знаешь, что наши дети — это мы сами. Они — наше отражение в зеркале, и оттого нам запрещено жениться на них, ибо нельзя жениться на самом себе. А мы всегда хотим, чтобы наши дети жили лучше нас, а они всегда живут хуже нас, пока у них не появятся свои дети, о которых можно сказать тоже самое. Но тут всё ещё хуже — жизнь твоего малыша будет горька как скисшее вино, и будет она недолга.

Карлсон опечалился.