Я, собственно, к социальным лифтам. Работа социальных лифтов меня всегда увлекала — как они урчат, как движутся смазанные тросы, медленно крутятся гигантские шестерёнки… При этом я сам человек ленивый и даже по лестнице не хожу. Так вот, есть известная фраза из Пелевина, фраза затёртая до дыр копипастом: "Так вот, "уловка-22" заключается в следующем: какие бы слова ни произносились на политической сцене, сам факт появления человека на этой сцене доказывает что перед нами блядь и провокатор. Потому что если бы этот человек не был бы блядью и провокатором, его бы никто на политическую сцену не пропустил — там три кольца оцепления с пулемётами. Элементарно, Ватсон: если девушка сосёт… в публичном доме, вооружённых дедуктивным методом разум может сделать вывод что перед нами проститутка.
Я почувствовал обиду за своё поколение.
— Почему обязательно проститутка? А может это белошвейка. Которая только вчера приехала из деревни. И влюбилась в водопроводчика, ремонтирующего в публичном доме душ. А водопроводчик взял её с собой на работу, потому что ей временно негде жить. И у них там вылась свободная минутка.
Самарцев поднял палец:
— Вот на этом невысказанном предположении и держится весь хрупкий механизм нашего молодого народовластия".
Сейчас время социальных лифтов кончилось (отчасти поэтому, мне кажется, происходило известное движение на площадях). А вот как это было устроено лет двадцать назад — мне интересно.
Я заметил что со временем мне стала интересна мелкая моторика политики — не анекдоты, конечно, а вот как ведёт себя человек, как он ездит на машине, как за ним записывают, как, в конце концов, он дружит. Эмоциональная составляющая у меня исчезла совершенно, никто меня не раздражает.
Или вот ещё — огромное количество сюжетов построено на истории маленьких компаний — от трёх мушкетёров до комиксов "Хранители".
Вот существуют друзья, что идут по жизни кучно. У них есть общее дело, им лет по двадцать, а потом они начинают взрослеть. Потом погибает один из них, причём, как правило, погибает самый милый. И к этой первой смерти сразу выстраивается особое отношение — в моей компании было так. Со временем к погибшему отношение становится только лучше — он не успел никого разочаровать. Его жизнь намертво, хотя это и дешёвый каламбур, прикреплена к общей молодости. И такое впечатление, что многие высказывания Чубайса о Маневиче связаны именно с этим.
И вот сюжет раскручивается среди сорокалетних героев (про стариков массовому читателю знать не хочется — это напоминает ему о неотвратимости собственной старости. Герои должны быть готовы к соитию и бодры — даже если минуло двадцать-тридцать лет после завязки).
История про то, что два раза не вставать
Сегодня всё — прапушкина.
Был я молод и глуп (такой зачин обычно предполагает, что говорящий с годами помудрел, что не всегда верно), так вот, в те времена, когда вода была мокрее и сахар слаще, я выучил «Евгения Онегина» наизусть и жил в Михайловском.
Тогдашний хозяин этой вотчины, хлопотливый директор Гейченко зачем-то поставил по всему заповеднику мраморные кладбищенские пластины со стихами. На всякой дорожке или тропинке, даже в совершенно неожиданных местах, торчали белые мраморные обелиски, высотой в полметра. И путника, остановись прохожий, встречало сообщение типа «Я помню чудное мгновение, туда-сюда».
В свой первый вечер я отдал долг коньяку (ещё не зазвенел горбачёвский указ), и отправился в поля на манер спешившегося барина.
Среди ночного тумана я был несколько изумлён. Через некоторое время мне стало казаться, что я на кладбище. А ещё через полчаса я стал думать, что это умножившаяся могила старушки Арины (которая, на самом деле, находится в Петербурге).
Кажется, меня спасла одна структуральная девушка, но тут мои воспоминания вовсе мешаются.
И, чтобы два раза не вставать, ещё давняя история.
Я, как часто это со мной бывает, сидел на чужой даче. Приближался день рождения Пушкина, что в моей стране отмечают с некоторой долей чиновничьего безумства, которое говорит о желании молитвенно разбить лоб об пол.
И вот в разговоре, что жужжал под абажуром, всплыла старая история про русскую литературу. А русская литература довольно долго, как известно, замещала у нас русскую философию, русское обществоведение и уж наверняка — русскую историю.
Один человек тогда на дачной веранде снова рассказал известную байку про Горького и Дантеса. Эту историю рассказывают разные люди, например, покойный Григорий Горин. Горин говорил о странной истории, что поведал как-то Виктор Шкловский на своём семинаре.
Речь шла о путешествии Горького в Европу.