Читаем Живой Журнал. Публикации 2012 полностью

И, чтобы два раза не вставать, Гладков пишет: "Если написать об Эренбурге всю правду, то он окажется очень похожим на Иосифа Флавия, такого, каким он написан у Фейхтвангера. И, может быть, не случайно Эренбург так резко относился к Фейхтвангеру, совершенно отрицая его как писателя и политического и исторического мыслителя. Раза три я что-то спрашивал его о Фейхтвангере, и каждый раз он отвечал, что терпеть его не может и не хочет о нем говорить. Может быть, И. Г. угадывал сходство, считал его для себя оскорбительным и отбрасывал от себя. Пишу это при полной симпатии к Илье Григорьевичу. Но и Иосиф Флавий — один из самых симпатичных героев Фейхтвангера и, бесспорно, самый умный. И уж конечно, Иосиф Флавий во всех отношениях выше всех императоров, при которых он действовал".


Извините, если кого обидел.


03 июня 2012

История про то, что два раза не вставать

В день Троицын, когда народ зевая, слушает молебен, умильно на пучок любистока они роняли слезки три…

Как работница тульского самоварного завода, что собирала дома из ворованных деталей автоматы и пулемёты, зачем-то написал рассказ про Карлсона. Надо, что ли, их всех, что не вошли в книгу, выложить. А ведь придумал сюжет про Ктулху и Красную Армию, хотел чем полезным заняться (Я считаю, что всякий писатель должен написать рассказ про Ктулху. Для отчётности).


И, чтобы два раза не вставать — четыре часа ночи время особое. Когда я ходил дежурным, то наш отец-командир… Нет, не то, не так хотел сказать. Четыре часа — конец собачьей вахты, время, когда тело посередине бессонной ночи оживает. Радость второго штурмана. Ранним летом это время первых рассветов.

Я всегда любил время ночи.

Ночью людей меньше.

Когда человек спит — вроде и нет его.


Извините, если кого обидел.


03 июня 2012

История про то, что два раза не вставать

День какой-то удивительно переменной погоды и облачных безумств. Впервые сам сочинил презентацию в паверпойнте. Аж вспотел.


Чтобы два раза не вставать, обнаружил в файле какие-то ошмётки странного разговора о социалистическом реализме. Можно догадаться, что меня спрашивают о о нём, как о методе и кто они, мастера этого метода.

И вот я начинаю довольно занудно — с определений, с того что нужно понять, что вы понимаете под «соцреализмом». Потому как есть разные определения этого понятия.

Но мой собеседник отвечает: "Ну, это когда с позиции правящего класса. По-моему, сейчас этот метод хорошо используется".

И тут явно мне попадает вожжа под мантию (может быть, там в разговоре что-то выпущено. С чего я был так раздражён, ума не приложу): "Это никуда не годится. Совершенно непонятно, что такое правящий класс — в 1934 году, в 1964 и в 1985. (Ну если вы не хотите сказать что-то в духе Милована Джиласа). Тем более, бессознательный термин «соцреализм» совершенно разные вещи означал в тридцатые, в пятидесятые и в восьмидесятые.

Иногда под ним и вовсе понимали все произведения, дозволенные советской цензурой к печати.

Если уж вы хотите сказать глупость, то не стоит начинать с «По-моему, сейчас этот метод хорошо используется». (И поскольку вы анонимны, я могу не миндальничать, а говорить начистоту, не боясь, что вы — какой-то мой знакомый, который сейчас находится в расстроенных чувствах, а к утру исправится). Так вот, это удивительно пошлая конструкция, потому что она устроена по очень простой схеме: для начала берётся сложное явление. Неважно какое — социализм, феминизм или желание носить носки под сандалии (все эти явления — сложные).

Потом, о нём спрашивают так, чтобы у него была дополнительная часть: «Как вы относитесь к Пете, [этому мудаку]». Ну или [этому гению] — неважно какая именно это дополнительная часть. В этот момент сложное явление сводится к простому (на самом-то деле всякое сложное явление никуда не сводится, оно остаётся при своих. Просто тот, кого спрашивают, понимает, что ему начинают задавать «вопрос Карлсона»: «А ты перестала пить коньяк по утрам».

То есть, оказывается, что сложное понятие это «с позиции правящего класса». Или феминизм — «это когда женщины». Или пошлость — «это когда котята». (К этой стадии многие теряют терпение и начинают биться головой о стену, потому что они понимают, что вопрошающему нужно объяснять предмет на уровне средней школы и потратить на это много дней. Но я не из таковских, я циник, мизантроп и ничего оттого не боюсь).

Ну, и наконец, тут обычно возникает завершающий аккорд «По-моему, сейчас этот метод хорошо используется».

Или с «По-моему, сейчас феминизм на коне».

Или с «По-моему, мода — общий показатель культуры».

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

История / Образование и наука / Публицистика
Мохнатый бог
Мохнатый бог

Книга «Мохнатый бог» посвящена зверю, который не меньше, чем двуглавый орёл, может претендовать на право помещаться на гербе России, — бурому медведю. Во всём мире наша страна ассоциируется именно с медведем, будь то карикатуры, аллегорические образы или кодовые названия. Медведь для России значит больше, чем для «старой доброй Англии» плющ или дуб, для Испании — вепрь, и вообще любой другой геральдический образ Европы.Автор книги — Михаил Кречмар, кандидат биологических наук, исследователь и путешественник, член Международной ассоциации по изучению и охране медведей — изучал бурых медведей более 20 лет — на Колыме, Чукотке, Аляске и в Уссурийском крае. Но науки в этой книге нет — или почти нет. А есть своеобразная «медвежья энциклопедия», в которой живым литературным языком рассказано, кто такие бурые медведи, где они живут, сколько медведей в мире, как убивают их люди и как медведи убивают людей.А также — какое место занимали медведи в истории России и мира, как и почему вера в Медведя стала первым культом первобытного человечества, почему сказки с медведями так популярны у народов мира и можно ли убить медведя из пистолета… И в каждом из этих разделов автор находит для читателя нечто не известное прежде широкой публике.Есть здесь и глава, посвящённая печально известной практике охоты на медведя с вертолёта, — и здесь для читателя выясняется очень много неизвестного, касающегося «игр» власть имущих.Но все эти забавные, поучительные или просто любопытные истории при чтении превращаются в одну — историю взаимоотношений Человека Разумного и Бурого Медведя.Для широкого крута читателей.

Михаил Арсеньевич Кречмар

Приключения / Публицистика / Природа и животные / Прочая научная литература / Образование и наука
10 заповедей спасения России
10 заповедей спасения России

Как пишет популярный писатель и публицист Сергей Кремлев, «футурологи пытаются предвидеть будущее… Но можно ли предвидеть будущее России? То общество, в котором мы живем сегодня, не устраивает никого, кроме чиновников и кучки нуворишей. Такая Россия народу не нужна. А какая нужна?..»Ответ на этот вопрос содержится в его книге. Прежде всего, он пишет о том, какой вождь нам нужен и какую политику ему следует проводить; затем – по каким законам должна строиться наша жизнь во всех ее проявлениях: в хозяйственной, социальной, культурной сферах. Для того чтобы эти рассуждения не были голословными, автор подкрепляет их примерами из нашего прошлого, из истории России, рассказывает о базисных принципах, на которых «всегда стояла и будет стоять русская земля».Некоторые выводы С. Кремлева, возможно, покажутся читателю спорными, но они открывают широкое поле для дискуссии о будущем нашего государства.

Сергей Кремлёв , Сергей Тарасович Кремлев

Публицистика / Документальное