История про то, что два раза не вставать (2012-10-09)
<…>
1. Довольно сложно заниматься футурологией и манифестациями. В таких случаях речь неминуемо клонит к эсхатологическим прогнозам. Меж тем, многие явления, особенно в культуре, претерпевают такие изменения, которые, как кажется, отменяют само их существование. То есть, культура и литература в частности настолько активно реагирует на имения цивилизационного типа, что часто произносятся слова о смерти литературы. Речь идёт о современных преобразованиях в книжном деле не столько с позиции издателя, сколько с точки зрения производителя контента. Слово контент в меру цинично, потому что слово литература часто используется как оправдание бесприбыльности или просто ненужности текста.
2. Довольно много говорили о трагической гибели бумажной книги. Это были удивительно эмоциональные обсуждения, причём в тот момент, когда людям, связанным с кнопками и экранами стало понятно, что гибель массовой бумажной книги неотвратима.
Это происходило долго, и эта тема окончательно всем надоела, и уже не осталось никого, кто в качестве серьёзного аргумента приводил бы запах переплёта и шелест страниц.
Лучше всего объясняют этот процесс метафоры — и, значит, происходит перерождение книги старого типа во что-то наподобие почтовых марок.
Почтовые марки имеют сейчас филателистическую ценность, при этом никого не смущает, что большая часть писем отправляется при помощи Сети. Однако, если отбросить естественное чувство отчаяния ставших ненужными людей, ничего страшного в этом нет. Однако эмоции самих производителей были подлинными — потому что окончился срок одного общественного договора. То есть, того самого контракта, что был неписьменным образом заключён между производителями контента и обществом. Писатель должен был писать, а читатель — читать. Так продолжалось почти до конца XX века, но тут-то и произошли известные изменения.
3. Во-первых, было открыто множество других способов проводить время — и к обществу пришли визуальные искусства. Иконка победила букву. Во-вторых, культура, согласно демократическому голосованию платежом, стала полностью демократической. То есть, исчезла волюнтаритская пирамида эстетики («Стыдно не читать Толстого? — А почему стыдно?» — раньше этот спор кончался репрессиями со стороны школьной учительницы или главы государства, ныне аргументация такого рода не работает). Но, более того, в демократическом искусстве этот спор вовсе не имеет разрешения. [Чтобы два раза не вставать, что разговор идёт о смерти. Смерть вообще очень притягательная тема для обывателя — смерть человека, смерть литературы или гибель империи]
4. В разговорах о переменах всегда полезно искать экономическую составляющую. Динамика финансовых потоков говорит о многом, в частности о мотивации. И размышления о мотивации могут многое дать человеку, пытающемуся угадать лицо будущей литературы. Существующая система книгоиздания и книгораспространения уже отучила автора думать о книге как о средстве пропитания. На этом рынке могут выжить две модели — клоуны и сценаристы. На сценаристах я бы не стал останавливаться подробно
, а вот с клоунами все куда интереснее. Клоун — это вовсе не только исполнитель, это тип синтетического интересного публике человека. Финансовые потоки приходят к нему вовсе не от проданного тиража) или, вернее, не сколько от тиража), сколько от концертной и прочей сопутствующей деятельности. Массовый народный автор — в чём-то продолжающий традицию русского скомороха.5. Случилось перепроизводство литературы, а ведь тот общественный договор, который мы знали, формировался в тот момент, когда значительная часть населения была вовсе неграмотна. Теперь потомки этих крестьян производят в социальных сетях огромное количество текстов, историй, подмечают детали чужой жизни и рассказывают анекдоты из своей. Следуя известному анекдоту об обезьянах, которые случайным образом напечатают „Войну и мир”, среди литературы социальных сетей появляются интересные тексты. Понятно, что тексты эти будут несколько иными по форме — короче, быстрее, интерактивнее. Рынок оставляет небольшую экологическую нишу для затворников, будто для вымирающих зверей, но это голодные степи. [Тут я хотел найти цитату из Маклюэна, но не смог пересилить себя — мне его книги кажутся заполошными]