6. Продавать электронную литературу мало кто умеет. Тут как с самим производством контента — жадность и глупость издателей уничтожили рынок (Рынок, конечно, никуда не пропадает, просто он развивается иначе — и при некоторых условиях, он может развиваться медленнее, а мода на чтение проходит быстрее. Никто не говорит, что нет рынка коллекционных марок — но рынок продовольствия или вооружений с ним не сравним. Антикварные услуги на рынке чтения могут существовать бесконечно). А ведь создавать финансовые потоки сложно — большинство же издателей на российском рынке думают, что новое книгораспространение — это создание сайта с контентом в примитивной верстке и приделанной к нему не всегда удобной платежной системой. Продавать нужно не собственно текст, логичнее продавать автора. Одна отдельная книга — похожа на выстрел, который, конечно, может решить исход сражения, но это бывает редко.
Ситуация кардинально меняется, когда на поле боя появляются пулемёты.
В этом смысле успешный проект — это писатель-колумнист, сочиняющий разного рода тексты на глазах у публики. Процесс рождения новой литературы похож на технологический прогресс — именно технологическим прогрессом она и порождена. Но этот процесс не одномоментен, он непрерывен, и новая литература наверняка уже возникла — но мы пока не решаемся открыть эту коробку, в которой заключён источник нового, и, одновременно старый несчастный кот наших привычек. Новая литература вовсе не лучше прежней, но она и не хуже. Она, как всегда в эпоху перемен, будет спекулировать на старых терминах и знаках отличия, но устроена она по другому — как кино и театр в сопоставлении.
7. Нужно сказать парадоксальную вещь — слово главнее литературы. Роскошь человеческого общения важнее книги. В новой реальности выживает та часть литературы, которая может создать симфонию между автором и читателем, и если для этого нужно пойти в кабак и ударить по гусельным струнам, то автор должен это сделать. И уже есть довольно много людей, для которых это путь естественен.
8. Итак, основной тезис заключается в том, что новая система электронного книгоиздания будет иметь дело с новой литературой. Проблемы авторского права для писателей уйдут на второй план — классика так или иначе станет общественным достоянием, а за сомнительную честь читать актуальную литературу авторам придется еще и приплачивать.
История про то, что два раза не вставать (2012-10-11)
Все эти ночные беседы на темы фалеристики привели к тому, что я сейчас поставил вторую порцию голубцов и буду принужден отобедать в пять часов утра.
Вот, кстати, ночная еда меня всегда занимала.
Какое-то непростое, тёплое, не побоюсь этого слова, у меня к ней отношение.
Дело в том, что в ней намёк на молодость, здоровье и возвышенные посиделки, ночные дачи, общий стол под абажуром, что не хуже изразцовой печки в Киеве, в ней любовь и страдания молодого человека, крепкий сон и небрежность ко времени.
И, чтобы два раза не вставать, скажу вот что: я сегодня полдня провёл в Бетховенском зале Большого театра. (Там потом случился страшный скандал, но это совсем иная история). Я не хотел туда идти, но матушка моя говорит: "Сходи, милый, посмотришь на часы нашей бабушки" — "А как это?" — "Да наша бабушка продала каминные часы Большому театру, они там должны стоять".
Ну я помню эти часы — бронза, позолота, ангелы какие-то дурацкие, продали их давно, когда я ещё маленький был. Пошёл смотреть.
Так вот, на всех фальшкаминах — только экраны 24" стоят.
А на экранах там (будете смеяться) время от времени появлялся я. Я в этих телевизорах был молод и красив, обнимался с красивыми дамами. Это ведь Королевство Кривых Каминных телевизоров, где все толстяки выглядят стройными.
Но часов там никаких нет.
Всё спиздили, проклятые.
История про то, что два раза не вставать (2012-10-11)
Я посмотрел кусочек фильма "Жизнь и судьба" и остался в довольно странном состоянии.
Нет, мне, дали посмотреть не всё — конечно, из соображений, чтобы я не спиздил этот сериал. Это справедливо — я-то как раз не стал бы, но понимаю тревогу создателей.
Сериал добротный, актёры — знаменитые. Стены в квартирах сороковых годов по-настоящему облуплены. Война жестока, и раненых достреливают, а отец-командир говорит, что надо бы докалывать.
Нормальное дело.
Однако ж у меня странное отношение к роману "Жизнь и судьба".
Вроде бы его надо было любить, а у меня с любовью не вышло.
При этом я к Гроссману относился вполне уважительно. Но как-то с ним было сложно. Вот к Рыбакову и его бесконечным детям Арбата я относился спокойно — это была добротная коммерческая беллетристика. Крепкая и рассчитанная на понятные эмоции — оттого легко экранизируемая. В ней было что-то от честного ресторана быстрого питания.
А вот с Гроссманом всё было сложнее.