Живой Журнал. Публикации 2012

Опять приснилась быстрая череда разных снов — один из них был про путешествие с девушкой в какую-то сельскую местность, почти дачную, где мы ночевали в каком-то странном домике, похожем на летний домик виноградаря, в котором я как-то ночевал с друзьями в Крыму. Потом у меня что-то случилось с рукой (порезал, что ли), а девушка повезла меня знакомиться с отцом. В бетонной комнате, похожей на помещение строящейся электростанции, сидели несколько крепких мужчин, и я отчего-то знал, что это медики. Надо бы спросить отца этой девушки, смертельно ли я болен или поживу ещё.

Но сон сменился.

Кстати, чтобы два раза не вставать, думал вчера горестную думу. Одна добрая девушка тут же написала мне письмо, сообщив, что литература даст ответ на все мои вопросы. Для верности она приложила ворох обложек:

Извините, если кого обидел.

17 января 2012

История про то, что два раза не вставать

Довольно странный сон: я нанялся в какую-то экспедицию к морю, то есть экспедицию не связанную с плаванием, но явно с какой-то морской наукой. При этом я нанятый сотрудник, что-то вроде техника. (Здесь, кстати, и кончается история с рабой — я ничего там не успеваю сделать). Вокруг горы, небольшая страна представляет собой какую-то смесь Таиланда и бывших советских республик в Азии. В ней приключается гражданская война и надо бежать. Люди бредут по дороге, связывающей мифическое побережье со столицей.

Бегство идёт по так называемой русской схеме — бегут из центра к пограничным провинциям, чтобы, застрелив коня, плакать на палубе уходящего корабля (во многих сюжетах, например, африканских — герои бегут из мятежной провинции к центру, в столичный аэропорт).

Я с товарищем пытаюсь сесть в какую-нибудь машину, но правительственный солдат, которого я хватаю за автомат, просто отдаёт мне оружие.

При этом был у меня уже один автомат — АКМ со сточенным бойком (Тут извечная тема про то, что у демократических правительств солдаты всегда с М-16, а иные силы всегда с АК-47). Мы попадаем в лагерь беженцев — такую разграбленную гостиницу с удивительно красивым видом на морскую бухту.

В пустых номерах там селятся не только беженцы, но и совершенно посторонние сну люди. Мы с товарищем, что то и дело превращается в совсем нового человека, но исполняет всю ту же сюжетную функцию, хотим получить куда-то визу, чтобы, видимо, вырваться из страны кружным путём. Визы нам не дают, а когда мы предлагаем взятку, говорят, что деньги-то возьмут, но мы всё равно никуда не вырвемся.

Причём разговор с посольским работником происходит за стоячим столиком киоска "Крошка-картошка".

Мы возвращаемся в наш пансионат, во дворе которого на костре готовят пищу беженцы.

Тут происходит довольно много разговоров о смысле жизни и времени умирать, которые выветрились из моей памяти.

Я сижу у себя в комнатке с двумя автоматами и даже отчего-то работающим iPad'ом.

Тут, наконец, к гостинице подходит другая вооружённая сила — это даже не повстанцы никакие, а армия, одетая в отглаженные мундиры какого-то белорусского образца. Старшие офицеры у них в фуражках с высокой тульей и ярко-красным околышем, все в золотом шитье, что у твоего Лукашенко. Что делать — непонятно, не отстреливаться же.

Я судорожно пытаюсь направить сон в какое-то приемлемое русло, а пока придвигаю шкаф к двери. Меж тем по коридору уже тащут какую-то воющую девушку, кого-то грабят и бьют…

Тьфу, пропасть! Нет спасения, и я последним усилием вынырнул из сна. Прочь-прочь.

И чтобы два раза не вставать, ещё история про перевороты и движения. Приходил вчера Синдерюшкин. Я ему тот бардак, в котором живу, и, печалясь, не заметил, что он как-то не в себе.

Синдерюшкин бормотал что-то про руны и ленточки.

Собственно, говорил Синдерюшкин про то, что Белая Ленточка — не просто Белая Ленточка, а руна Отилия. (Или руна Отилия — Белая Ленточка).

И, типа, это руна немецко-фашистская, поэтому мы все обмануты и умрём.

С последним я никак не спорил, но Синдерюшкин горячился, и всё твердил, что "отал" или "отил" — это символы свободы и единения, и опять же, скоро случатся Катаклизмы.

Только тут я понял, что Синдерюшкин как-то давно и страшно пьян — совершенно, замечу, без запаха.

Я всё ожидал, что его понесёт на какой-нибудь отрывной календарь Майя. Или же он с рун перекинется на планету Нибиру, но он за свои руны держался крепко, только называл их всё время немецко-фашистскими.

Тут я попытался его сбить с мысли привычным способом: разговором о деньгах. При разговоре о деньгах он всегда успокаивался и трезвел.

Но не тут-то было — он сказал мне, что никаких денег не будет, а всех дармоедов-буквописцев уволили к чёрту после Новогодних праздников.

И тех, кто не устроился к Никелевому Чёрту в друзья или подельники, ждёт голодная смерть.

— Те-то, кто на выборах… Ух! — говорил он и смотрел мне в глаза. Пристально-пристально.

Поутру он исчез.

Оставил меня в смятённых чувствах.

Извините, если кого обидел.

18 января 2012