Живой Журнал. Публикации 2012

Но у меня есть циничная теория о том, что остались ещё люди, которые имеют инерционное уважение не к литературе, а к писательскому цеху. К факту публикации, получения гонорара и проч. Они читают некоторое количество книг в качестве нормальных читателей (это племя, впрочем, тоже исчезает), и вот у них возникает мысль, что они знают "как нужно писать". Это, на самом деле просто эффект распознавания образов — человек запомнил несколько примет тех текстов, которые ему понравились и про которые его окружение говорит, что они хорошие, и вот он интуитивно прикладывает эту линейку ко всему незнакомому. То есть, подавляющая часть современных читателей похожи на жителей известного города, к которым кто-то приехал — чи ревизор, чи — нет.

Во-первых, они думают, что мироздание велит им высказаться и выдать оценку прочитанному, признать ли его, этот текст чиновником по особым поручениям или нет. Ну и чтобы не опозориться с этой оценкой (Но, на самом деле мирозданию наплевать и на оценки, и на то, читают ли они или нет — это ведь теперь частное дело читателя).

Во-вторых, все движения сохраняющие структуру — а я среди них знаю фантастов и КСП, довольно быстро капсулируются. Это психологически важно — объединиться и сформулировать общие эстетические критерии, чтобы обороняться от мира. Бормотать мантру о том, что с нами правда — и это действительно очень бодрит. Однако судьба у всех долго живущих замкнутых на себя структур незавидна. Она что-то вроде советской электроники. Сначала появляются дезертиры-эмигранты, потом кто-то меняет профиль, кто-то умирает, и старички бормочут на форумах "Ах, если б вы знали, какой потенциал был у БЭСМ-6…"

В-третьих, <нрзб>

Извините, если кого обидел.

05 мая 2012

История про то, что два раза не вставать

Да ебануться можно, дорогая редакция! Где-то Медведь сдох.

Кстати, чтобы два раза не вставать, я про про Лескова хотел рассказать. Нет, потом расскажу.

Извините, если кого обидел.

05 мая 2012

История про то, что два раза не вставать

Ну, что? Дождались? Дождались, да? Тьма надвинулась на ненавидимый Прокурором город и накрыла его, только два женских голоса с верхнего балкона запели какую-то музыкальную фразу, составлявшую конец чего-то.

— Ах, какая прелесть! Конец света! Ну, теперь спать, и конец.

— Ты спи, а я не могу, — отвечал первый голос, приблизившийся к окну.

— Соня! Соня! — послышался опять первый голос. — Ну, как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Тьма! Тьма мира! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, — сказала она почти со слезами в голосе. — Ведь этакой прелестной последней ночи никогда, никогда не бывало!

Кстати, чтобы два раза не вставать а) люблю грозу в начале, но б) как же теперь глазеть на Суперлуние?

Извините, если кого обидел.

05 мая 2012

История про то, что два раза не вставать

Но, лучше прочих о Лескове написал писатель Пьецух. А написал он о том, что "Лесков был человек недобрый. Как-то, когда он сидел с приятелями в гостиной, ему доложили, что пришел Данилевский, известный склочник, и Николай Семёнович нарочно залез под стол, чтобы дать гостю возможность наговорить гадостей про хозяина, а потом внезапно выглянуть из-под скатерти и, таким образом, выставить Данилевского в самом дурацком виде.

Лесков был хороший товарищ. Он готов был помочь всякому литературному бедолаге, если тот вдруг пропивался, лишался куска хлеба, заболевал. Лесков был человек малообщительный и не имел друзей в правильном смысле слова, а знался все больше с писательской мелочью, вроде женоподобного Болеслава Маркевича, шута Лейкина, какого-то Иванова-Классика, краеведа Пыляева, бытовика Терпигорева, темного Василевского-Буквы… — Чехова же и Гаршина не любил.

Лесков был мужчина крутого нрава и однажды в ревельской пивной избил стулом двух тамошних немцев, которые вздумали неодобрительно отзываться о русских и России. Лесков был человек раздражительный. Стоило кухарке спеть что-нибудь за стряпней или немного разгорячиться гостям сына Андрея, как он с оскорбленным видом принимался жаловаться на то, что у него в доме вводят «бордельный режим», направленный прямо против русской литературы. Лесков был человек желчный. Если на улице ему попадался знакомый цензор, или литератор из враждебного лагеря, или кто-нибудь походя разворачивал перед ним недружественную эстетическую программу, он немедленно шел домой срывать зло на близких. Например, донимал сына старинной отцовской песней: дескать, вот я в твои годы… На что сын резонно ему отвечал, что, дескать, вы отец, в мои годы в нетрезвом виде дрались с саперными юнкерами.

Лесков был человек злопамятный. После того как его обокрали до нитки в Праге, пределы отечества он больше не покидал.