Живой Журнал. Публикации 2015

Однако, если я скажу только про широкую улицу с автобусами и с типографией напротив, это будет неполная картина того, что я вижу. Дело в том, что я живу в так называемом «старом городе». В былое время Ташкент делился на старую, азиатскую, часть и новую — русскую. Сейчас эта старая «азиатская» часть города представляет собой интересное зрелище. Самые большие магистрали прорублены на много километров как раз через нее; причем, по некоторым из них с одной стороны тянутся современные дома, а с другой — прямо на асфальт, как морской прилив, выплескиваются глинобитные стены и заборы старых азиатских домиков и домишек.

Наша улица, которая потому, что на ней стоит типография, называется Полиграфической, тоже прорублена всего несколько лет назад; её противоположная сторона, в общем, уже вся застроена новыми домами. А на нашей стороне дело еще далеко не закончено. Дом, где я живу, стоит в глубине; в глубине стоит и другой новый дом, немного правее нашего. Предполагается, что здесь вдоль улицы протянется бульвар, будут тротуары. Но это только предполагается, а пока — не тут-то было! Между этими двумя новыми домами, прямо к трамвайной линии выходит большой глинобитный забор и стена старого, тоже глинобитного, дома. За забором несколько громадных абрикосовых деревьев, и хозяин всего этого — старик, родившийся на В этой улице и не особенно склонный уезжать отсюда в связи с реконструкцией города. Из-за его вылезающего к трамвайной линии двора на протяжении 200 метров нет ни бульвара, ни тротуаров. Прямая линия никак не получается, и у планировщиков, градостроителей, очевидно, душа болит по этому поводу. Но старик, поскольку его хотят переселить, по закону, имеет К право выбрать другой земельный участок по своему вкусу, получить ссуду, построить там дом и лишь потом переехать. И мой сосед справа не спешит; сначала он пересмотрел с десяток разных участков, и все ему не понравились. На это ушло года два. Теперь наконец он выбрал участок и, говорят, начал строиться. Иногда, проходя мимо его дома, я встречаюсь с ним. Судя по его виду, он по-прежнему не торопится…

А из левого окна моего кабинета виден старый город, со всей той путаницей, которую внесло в него время. Глинобитные домишки и встроенные между ними новенькие кирпичные коттеджи; улицы, залитые асфальтом, но извивающиеся при этом, как змея, которая сама забыла, где у нее голова и где хвост; их покрытие рассчитано на десятитонные грузовики, а ширина — на двух с трудом разъезжающихся ишаков. (Кстати, недавно принято очередное постановление об окончательном выселении этих животных из пределов Ташкента, но среди пожилых ишаков есть такие, что на своем веку читали уже не одно подобное постановление и, боюсь, что они выезжают теперь из города с надеждой возвратиться при первом удобном случае).

Во дворах домов стоят похожие на древние метательные снаряды круглые глиняные печи для печения узбекских лепешек — «тандыры», а в других дворах (а иногда и в тех же самых) стоят красные баллоны для газовых кухонь. Сейчас здесь по домам пока еще развозят заводской газ. Природный газ из Бухары обещают дотянуть до Ташкента весной. Осенью я видел в Самарканде, как там торжественно зажигали газовый факел по соседству с могилой Тамерлана. Сейчас, зимой, газ тянут как раз через так называемые «Ворота Тамерлана» — узкое ущелье между Самаркандом и Ташкентом, где, по преданию, некогда висели железные ворота, закрывавшие вход в самаркандские владения Тамерлана. Будущим летом или осенью красные баллоны, очевидно, исчезнут из дворов старого города…

Кстати, в кишлаках Ферганской долины сейчас можно наблюдать любопытное зрелище. Временные газораспределительные линии идут вдоль улиц по глиняным дувалам — деревенским заборам. Трубки с газом — с краниками на конце — подведены во дворах прямо к старинным «тандырам», где пекут лепешки. Обычно женщины пекут лепешки на традиционном топливе пустыни — саксауле, но даже старухи говорят — а им надо верить, — что на газе лепешки получаются ничуть не хуже.

А что же все-таки самое заметное в старом городе, если возвратиться к нему? Самое заметное — зелень. Каждый глиняный двор старого города напоминает горшок, набитый зеленью так, что она лезет во все стороны за его стенки. В каждом дворе — виноград, абрикосы, персики — ровно столько зелени, сколько только может влезть. Сейчас зима, и это не так очевидно; над заснеженными крышами торчит только густой лес голых веток.

Но в марте все это будет розовым от цветения, в апреле — зеленым, а в июле будет казаться, что все эти глиняные заборы вот-вот лопнут от напора зелени.