Читаем Живой Журнал. Публикации 2016, январь-июнь полностью

В СССР его много и радостно печатали, не вполне понимая, что по этим сатирическим книгам люди хоть как-то узнают библейские сюжеты (и для этого их покупают). Так вот, в одном месте Таксиль издевается над Писанием, говоря: И вот, пришли победители и истребили всех мочащихся к стене! Подумайте! Эко! К стене! Человек мог мочиться на дерево, на собственную мать — и ничего бы не было. А тут — к стене! При этом «мочащийся к стене» — это нормальное выражение, хоть и архаическое, указывающее на возраст мальчика, который не писает под себя, а писает как взрослый — ну и дальше объяснять не надо. Так вот, Грелочника можно уподобить Таксилю: его, с одной стороны, прижимает статусная необходимость высказаться, с другой — им начитан довольно малый корпус книг, и кругозор его узок (это не страшно, вопрос — как он узок).

Есть также традиция помещать в обсуждение как бы смешные фотожабы и стишки (тут мне становится неловко, будто я зашел за справкой в ЖЭК, а там капустник, и женщины с халой на голове поют частушки).


Эпистемологическая неуверенность

Doctor Livingstone, I presume?


Ну, теперь самое время рассказать об одном эксперименте. Как-то я послал на упомянутый конкурс один рассказ.

Рассказ этот был не мой, оттого я завел специальный аккаунт в Живом Журнале, поместил там фотографию автора (одну из малоизвестных, потому что с известными авторами есть известное обстоятельство — в какой-то момент канонизируется один их известный образ, и только внимательный читатель узнает писателя на других фотографиях). Аккаунт назывался grinevskij, а рассказ — «Пришёл и ушёл». Я, правда, изменил в нем одну букву — «ё» на «о»: «Пришол и ушол», — и вот Александр Грин поучаствовал своим рассказом в анонимном конкурсе «Грелка».

В результате чего Александр Степанович Грин был поставлен на место современными читателями.

В аккаунте появилось несколько гневных комментариев (их потом стерли авторы), из участников конкурса Александра Степановича Грин(евского) исключили с неясной формулировкой «плагиат» (ну, это организаторы сделали не от большого ума), а мне пришлось написать от его лица в его же сетевом дневнике разъяснение:

«Не всегда я могу согласиться с современной критикой моего рассказа. “Батль” —отличное имя для протагониста в вестерне. Реальная находка. Всё прочее — редкий образчик гриба нерукотворного и богоотворотного. Я бы даже сказал, есть в этом что-то от Маркеса. Батль Буэндиа отправляется в ноль».

Писали про него также: «“Пристальный взгляд попугаев” убил на месте. Бедные попугаи…». «“Комендант сидел с поникшей головой, протянув ноги, и мрачно курил” — добило. “Перебирая с видом изнеможения…” — автор, не знаю, что вы курили, но больше не надо».

Или: «“Винтовка Батля блестела, как перламутр…” — зачем это писалось?».

Или: «“Пристальные взгляды попугаев” вам, автор, полагаю, уже вспоминали не раз. Ведь нельзя же так. Так — нельзя. …Тем паче, что дальше у вас такой вот ужас: “обросшие волосами и полуголые в силу нестерпимого зноя”».

«На птицах автор как-то не по-доброму зациклен: “Огромное количество кур, снующих под ногами, наполняло своим клохтаньем все углы форта”. “Угол вала”, впрочем, тоже довольно неплох. И много-много разного прочего. Чорт! Джерри Филтон меня сегодня определенно преследует! Нельзя же ж так!»…

Некоторые читатели, впрочем, делали некоторые предположения насчет моего возраста: «Жесть какая. Я даже не разобрался, стёб это или ну очень начинающий автор». А некоторые прямо замечали: «У меня впечатление, что рассказ писал подросток», — в тридцать лет такое слышать обидно, но я понимаю, что это суровая правда.

С горькой слезой слышал я иронические слова в свой адрес: «Автор, Вы — гений, так и запишите. Название рассказа подкупает своей новизной. Не глядя в текст, можно сразу сказать, что этот рассказ порвет “Грелку”. Но, конечно, рассказ тоже нужно читать. Восхитительные обороты вроде “перед ним стоят трое, рассматривая новичка пристальным взглядом попугаев” или “движение по двору затруднялось полотнищами простынь и женских рубашек” ласкают глаз всякого внимательного читателя. Волосатые полуголые офицеры — это отдельный плюс. Стиль — ужос (орфография оригинала — В. Б.), но не ужас-ужас-ужас. Вычитка его спасет. Наверное. Если автор будет очень тщательно вычитывать.

Лучшее в рассказе:

“Почему он уходит всё дальше? — глубокомысленно спросил комендант, следя за дальнейшим уменьшением фигуры Батля.

— Это… побег?

— Побег?.. Он идет шагом, — возразил лейтенант”.

Надеюсь, дальше будет что-то получше: этот топа не заслуживает, но и в топку не пойдет. Букаф мало».

«…из него вырастет Достоевский. В крайнем случае — Пелевин».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Сталин. Битва за хлеб
Сталин. Битва за хлеб

Елена Прудникова представляет вторую часть книги «Технология невозможного» — «Сталин. Битва за хлеб». По оценке автора, это самая сложная из когда-либо написанных ею книг.Россия входила в XX век отсталой аграрной страной, сельское хозяйство которой застыло на уровне феодализма. Три четверти населения Российской империи проживало в деревнях, из них большая часть даже впроголодь не могла прокормить себя. Предпринятая в начале века попытка аграрной реформы уперлась в необходимость заплатить страшную цену за прогресс — речь шла о десятках миллионов жизней. Но крестьяне не желали умирать.Пришедшие к власти большевики пытались поддержать аграрный сектор, но это было технически невозможно. Советская Россия катилась к полному экономическому коллапсу. И тогда правительство в очередной раз совершило невозможное, объявив всеобщую коллективизацию…Как она проходила? Чем пришлось пожертвовать Сталину для достижения поставленных задач? Кто и как противился коллективизации? Чем отличался «белый» террор от «красного»? Впервые — не поверхностно-эмоциональная отповедь сталинскому режиму, а детальное исследование проблемы и анализ архивных источников.* * *Книга содержит много таблиц, для просмотра рекомендуется использовать читалки, поддерживающие отображение таблиц: CoolReader 2 и 3, ALReader.

Елена Анатольевна Прудникова

Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Ислам и Запад
Ислам и Запад

Книга Ислам и Запад известного британского ученого-востоковеда Б. Луиса, который удостоился в кругу коллег почетного титула «дуайена ближневосточных исследований», представляет собой собрание 11 научных очерков, посвященных отношениям между двумя цивилизациями: мусульманской и определяемой в зависимости от эпохи как христианская, европейская или западная. Очерки сгруппированы по трем основным темам. Первая посвящена историческому и современному взаимодействию между Европой и ее южными и восточными соседями, в частности такой актуальной сегодня проблеме, как появление в странах Запада обширных мусульманских меньшинств. Вторая тема — сложный и противоречивый процесс постижения друг друга, никогда не прекращавшийся между двумя культурами. Здесь ставится важный вопрос о задачах, границах и правилах постижения «чужой» истории. Третья тема заключает в себе четыре проблемы: исламское религиозное возрождение; место шиизма в истории ислама, который особенно привлек к себе внимание после революции в Иране; восприятие и развитие мусульманскими народами западной идеи патриотизма; возможности сосуществования и диалога религий.Книга заинтересует не только исследователей-востоковедов, но также преподавателей и студентов гуманитарных дисциплин и всех, кто интересуется проблематикой взаимодействия ближневосточной и западной цивилизаций.

Бернард Луис , Бернард Льюис

Публицистика / Ислам / Религия / Эзотерика / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное