Живой журнал

«Ну что, съела? Ага, я и сам звезда. Это я только с виду пай—мальчик. Ты лучше у старой карги директрисы спроси, зачем она мою мать вызвала. Из—за английского и ботаники, что ли? Как бы ни так, это я её племяннику навалял за то, что он юбки задирал старшим школьницам. Мой гарем, не его!..» Вру: просто мне девчонки тогда пожаловались…

Красная Шапочка изумлённо распахивает глаза, хлопает ресницами. Потом на её губах расцветает улыбка, и девочка начинает смеяться. Вместе с ней начинаю веселиться и я, постепенно оттаивая.

— А, так ты, наверное, еще один ученик моей бабушки… Мне дядя Саша что—то такое про тебя говорил, — и Красная Шапочка небрежно щёлкает пальцами. Я немедленно убираю улыбку с лица, но молчу: я и в детстве был терпеливым и всегда предпочитал оставлять за собой только последнее слово.

— Чего молчишь—то, Андрей? Стесняешься, что ли? — продолжает дразниться Шапочка и складывает тоненькие ручки на пухлой груди.

— А ты у нас ничего не стесняешься? Может, и мне дашь урок по преодолению комплексов? — Тут я откровенно прищуриваюсь и совершенно по—хамски оглядываю девочку с головы до ног. (Нет, у меня ещё не было тогда определённого опыта, зато были друзья — настоящие оторвы). Щёки у Красной Шапочки заалели, а глаза заметались. Потом девочка прикусила губу, а мне стало её жалко.

— Ладно, прости, — неохотно каюсь я.

— Так—так, — ледяным тоном процедила Шапочка, — значит, «прости», да?.. Ну ладно, мальчик. Будем считать, что ты выиграл… на первый раз. Бабуля! — кричит девочка и сбегает от меня на кухню. — Бабуля, я пойду гулять.

— А с кем? — резонирует из кухни Марина Витальевна, отчаянно гремя тарелками. Я морщусь. Да, я хочу пить и есть, но грохот посуды раздражает: к тому же, он может заглушить то, что ответит сейчас бабушке Красная Шапочка. А мне безумно интересно, с кем эта девочка намылилась и куда.

— С Колей и с Денисом. И с Мишей Иванченко. И Митя тоже будет. Ему папа мотоцикл купил, Митя о таком три года мечтал. А потом мы с Митей в Серебряный Бор поедем. Вместе, вдвоём… Дай нам с Митей что-нибудь вкусненькое.

«Ну, всё ясно: Красная Шапочка ненавязчиво показывает мне, кто она и кто я, и где моё место под солнцем. Но в открытую связываться со мной ей уже не улыбается.»

— Ладно, Ариша, только умоляю, возвращайся не поздно. Желаю вам с Митей хорошо провести время, — говорит Марина Витальевна.

— Ага. Ну, я пошла, — беспечно отвечает внучка и суёт нос в комнату, где, напрягая слух и разглядывая стены, с фальшиво—скучающим видом стою я.

— Ну, пока… Серый Волк Андрей, — веско говорит девочка и вдруг склоняет голову к плечу и улыбается мне. И этот жест, и эта улыбка настолько пленительны, что я замираю. Я ничего не могу поделать с собой, и я тоже ей улыбаюсь — в первый раз, искренне и открыто. Теперь ни с того, ни с сего замирает Красная Шапочка. Она смотрит на меня так, как будто я — феномен. Точно я один такой на свете. Не сказав мне больше ни слова, Красная Шапочка вздрагивает, бледнеет, опускает ресницы и медленно уходит. Зато теперь столбом стою я, в первый раз увидев её нереальные, ошеломительные глаза ярко—синего цвета…

Вот так я и влюбился в неё. Нет, мне совсем не хотелось взять Красную Шапочку за руку и под детские песни Шаинского уйти вместе с ней в закат. Я действительно, совершенно по—взрослому в неё влюбился. Я захотел её — всю, сразу и до конца. Я ею бредил. Я восхищался ею. Я убил бы любого, кто посмел бы обидеть её или сказать мне, что она любви не достойна. Я целый месяц жил в каком—то дыму, в вечном предвкушении встречи. Я видел Красную Шапочку перед собой днём и грезил о ней ночью. Она снилась мне. Она была первой, о ком я вспоминал, как только открывал глаза, просыпаясь. Мой мир сузился до одного взгляда её синих глаза.

И я начал мотаться на уроки английского языка, только чтобы её видеть. Я потчевался омерзительно—сладким чаем с опостылевшим мне на всю жизнь сладкими пирожками. Я делал все уроки, я зубрил огромные словари, я достал английским и мать, и сестру, и Дядьсашу. Это был настоящий подвиг: я ни разу не отказался на «Алексеевской» от процесса поглощения сладкой гадости и ни разу не опоздал, лишь бы бабушка Красной Шапочки меня не выгнала.

В июне я сдался окончательно и притащил в дом Марины Витальевны сменную обувь. Первое, что сказала Красная Шапочка, когда увидела мои кеды, это:

— Ой, какие беленькие… Боже мой, я сейчас прямо расплачусь от умиления. Ты, Серый Волк, ещё весь свой гардероб сюда перетащи. — Поджав клубничные губки, Ира злорадно посмотрела на меня. Недолго думая, этой-то сменной кедой я и влепил ей по заду. Красная Шапочка ойкнула, подпрыгнула и ухватилась за поражённое место.

— Если там больно, то я могу там поцеловать, — ухмыльнулся я. Красная Шапочка замерла, а потом разразилась буря.

— Я тебя убью, Серый Волк! — Ира была в бешенстве.