– Мы с Жанной не успели рассказать, но так сложилось, что мы зашли в поликлинику, где она сдала кровь. Нас еле отпустили. По мнению доктора, только юность сохранила ее психику. У нее в крови такой коктейль, который чаще можно увидеть у тяжелобольных в психиатрической больнице. Все странности ее поведения связаны с тем, что лекарства ей без ее ведома то давали, то нет. Поэтому витаминки мы тут же отдали на экспертизу. А то, что она сейчас приняла, настоящие витаминки, которые ей действительно очень нужны. Как и покой, и нормальные лекарства. А главное, удаление паразитов из среды обитания. Нет ли у Жанны «отклонений в психическом развитии»? – Горько усмехнувшись, он продолжил говорить как будто сам с собой: – Ягужинская, конечно, сплетница, но она кандидат наук. У нее навык цитирования в мозг впечатан так, что его не сотрет даже Альцгеймер. Кто-то сплетничает, чтобы возвышаться над другими людьми, а она… передает информацию. Ну, такая вот особенность у человека. И если не попадает в интонацию, то может ее описать.
Тишина в гостиной изменила качество, можно сказать, стала глубже. Каждый думал о своем. Платона Степановича интересовала только Жанна. Он знал, что прикосновение к больным темам надо дозировать. Она как-то обмякла и откинулась на спинку кресла. Смородина посмотрел на портреты Мылова. На несколько секунд он засмотрелся и даже выключился из происходящего. Эльвира сидела прямо под своим портретом, и это было очень кинематографично. Подделать плоскую и банальную живопись было не сложно. Но какая дешевая рама, даже здесь сэкономили.
– Жанна, мы с вами остановились на том месте, когда вам с оказией принесли письмо. Вы помните женщину, которая его принесла?
– Ну так. Худая и грустная.
Платон Степанович снова открыл коробку из-под печенья. Он достал из нее старый снимок, сфотографированный на Polaroid.
– Фотография упрощает. Зато эта – цветная. – Он развернул снимок к Жанне, потом еще раз посмотрел на нее сам, чтобы сориентироваться. – Слева маленькая круглая женщина с рыжими волосами, которая подходила к вам на улице и назвала Жанной. Она вас узнала из-за овала лица, который сформировался уже в детстве, редкого цвета глаз. И наверное, еле уловимого сходства с родителями, которых она знала. А вы ее не помнили. Как мы уже выяснили, это ее столкнули лестницы в парке. Женщина рядом с ней похожа на ту, которая принесла вам письмо?
– Да, это она.
– Это ваша мать.
Стало слышно, как за окном шуршит в садовых деревьях ветер. В поселке продолжалась благополучная сельская жизнь во вкусе Вергилия, Чехова и Левитана. В гостиной же Абрамовых разбилось что-то, что уже нельзя было склеить.
– С самого начала мне резануло слух, что мать спрашивает у третьего человека, не сошла ли с ума ее дочь? Это, простите, что такое? Мать отведет ребенка к врачу и будет стоять вместе с ним против болезни. Она могла бы пригласить частного врача, который приехал бы инкогнито. И она именно подкинула эту идею. Причем женщине, которая, в силу конструкции, держать язык за зубами не в силах. Это не Жанна сторонилась людей, это от нее хотели отвадить всех, кого только можно. Но при этом использовать, «крышу, Жанна, оплати». Однако она была живая и все-таки вылезала к людям. Слух о том, что я за ней ухлестываю, той же природы, что и все остальные. Это дымовая завеса. И отца ее никто не убивал. Я надеюсь. Главное происходило в голове Жанны. Понимаете? Она верила, что женщина, пришедшая в ее дом с фальшивыми распашонками, сделанными из чужого старья, фотографиями, перекроенными в современном редакторе, и чужим паспортом, в который вклеена ее фотография, ее мать. Слишком сильный голод по любви испытывала Жанна. Это сделало ее слепой и всеядной. Сначала я думал, что речь идет о мошенничестве. Но все оказалось гораздо хуже.
– Как можно в двадцать первом веке выдавать себя за кого-то другого? – раздался голос с дивана.
– В том-то и дело. У меня нет точного слова для эмоции, которую я испытываю. Все это одновременно смешно, нелепо и страшно. Страшно от того, что это происходит на самом деле. Мы посмеялись бы с вами, если бы чью-то мать не сбросили с лестницы. Сначала преступник проник в дом, надеясь пограбить. Но потом осмотрелся, порыл документы. Полагаю, Жанна гораздо более богатая невеста, чем принято думать.
Правдорубов встрепенулся.
– Для меня это не имеет значения!
Жанна презрительно подняла бровь. Правдорубов ухмыльнулся в ответ. Получилось криво. Ему явно было дискомфортно от того, что «бедная овечка» вспомнила о том, что это она хозяйка положения. Это было ему не выгодно. И удар этот нанес ветхий филин из соседнего кресла. Без него все было хорошо, катилось, как по рельсам.
– Вы скудоумный манипулятор! – выплюнул Правдорубов в адвоката. Но никто даже не посмотрел в его сторону.
– Из-за забора кажется: вот он богатый дом, вынести из него деньги и ценности да убежать подальше. Но изнутри открываются другие перспективы. Зачем уходить с одной вишенкой, если можно присвоить себе целый вишневый сад? Войти в совсем другое общество?