Животная любовь

Теперь смываться было поздно; судорожное бешенство охватило меня. Чтобы не заскрипеть зубами, я закусила нижнюю губу, причем так яростно, что, кроме этой более-менее переносимой боли, перестала что-либо ощущать. Я не знала, сожалеть ли мне о моей грубой выходке или дерзко гордиться ею, и уж совсем не могла понять, что происходит с детективом. Ладно, я украла, он меня поймал, ничего хорошего в этом не было, но ведь одно это не могло быть причиной моего состояния. Здесь что-то было не так. Да, все, что произошло до сих пор, было ужасно, но хоть как-то объяснимо — и вместе с тем была во всем этом какая-то странная фальшь, и даже сама эта фальшь стала казаться мне ненастоящей. У меня не было никаких доказательств, никаких реальных улик, одно только смутное предчувствие, что сейчас, скоро, позже что-то неминуемо страшное обрушится на меня, разверзнется подо мной, как бы я ни пыталась этого избежать. Но что, что это было? Чем лихорадочнее проносились в голове мысли, тем глубже погружалась я в беспорядочный хаос разрозненных, расчлененных фрагментов реального и воображаемого. Где-то в глубине моих глазниц полыхал огонь, в котором гибла любая мысль, любое чувство. Мои скудные знания, мой совсем небольшой жизненный опыт, моя буйная фантазия, короче — все сокровища души, которыми я владела, — все это, сгорев дотла и рассыпавшись на мелкие, неопознаваемые осколки, заплясало между языками этого заполонившего мои мозги пламени, словно рой светящихся фруктовых мошек, и через мгновение осколки начали гаснуть один за другим, искорка за искоркой, под просторными сумрачными сводами моего, наверное, окончательно помрачившегося сознания.

Мигая и подергиваясь, загорелись неоновые трубки. Детектив открыл вторую дверь слева: «Попрошу пройти сюда».

Мы вошли в маленькое помещение без единого окна, освещавшееся лишь настольной лампой, привинченной к старому верстаку. Слева, на краю верстака, рядом с обыкновенным серым телефоном, в засаленной картонной коробке лежало полбуханки надкусанного ржаного хлеба и граммов сто нарезанной кружками, полузасохшей салями. Справа виднелись наваленные стопкой брошюры и журналы, сверху лежал детективный роман в черно-белой обложке, украшенной изображением стилизованной виселицы. В углу этой явно переделанной в кладовку комнаты стояла какая-то жестяная будка для переодевания, из нее торчала автомобильная шина. В остальных углах валялись мешки, куски кабеля, какие-то инструменты, куча старых огнетушителей.

Детектив обтер рукавом сиденье стула, что-то не очень увесистое плюхнулось на пол.

— Прошу выложить на стол украденное и сесть сюда, — сказал он и устроился по другую сторону верстака, возле лампы.

Он достал из пиджака пачку сигарет:

— Вы курите?

— Курю, но предпочитаю свои. — Вместе со свечами я положила на стол свои, дешевые и без фильтра, и, почувствовав, что прихожу в себя, что голос у меня перестал дрожать, добавила, изо всех сил стараясь говорить хамским тоном: — Возьмите лучше мои — или нет, вам, наверное, не положено, вдруг я их тоже украла.

Магазинный детектив склонил голову набок и посмотрел на меня — озабоченно, почти с грустью, даже как-то виновато:

— Я все понимаю, вы так молоды, вы не хотите, чтобы из-за дюжины каких-то там вонючих свечей вся ваша жизнь покатилась к чертовой матери, но ведь об этом вы могли подумать заранее.

— Конечно, главное, чтобы у вас все было в порядке, и потом, после всего этого, вы спокойненько отправитесь домой, к своей мамочке… — Я смолкла, почувствовав, что взяла какой-то неверный тон. Смутившись, я стала шарить по карманам в поисках спичек, а в носу и в глазах опять что-то подозрительно защекотало.

Детектив поднес огонь сначала мне, потом себе. От желтого, пахнущего бензином пламени его походной зажигалки на мгновение повеяло уютом.

— А давайте зажжем еще такую вот желтенькую свечу! — сказала я, пытаясь рассмеяться.

— Вот она, воспитанная современная молодежь. Одно сплошное легкомыслие.

Он стряхнул пепел прямо на колбасу и как-то зигзагами пододвинул ко мне коробку, словно это была не коробка, а игрушечный автомобильчик. Я погасила свою недокуренную сигарету без фильтра, раздавив окурок прямо о буханку, и вытащила себе другую из его пачки. Он снова посмотрел на меня. Его глаза, наполовину скрывшиеся за клубами дыма, смотрели прямо на меня с таким явным, неприкрытым состраданием, что сам он показался мне теперь даже красавчиком, и в душе у меня забрезжила маленькая надежда на спасение, на то, что исход последнего, как я твердо решила, припадка моей клептомании будет, возможно, не самым трагическим.

— Я тоже был когда-то человеком беззаботным — нет, не таким, как вы, нарушить закон я никогда бы не смог, но, поверьте, жизнью я наслаждался вовсю…

«Наслаждался он, видите ли», — подумала я и подалась вперед, заставляя себя следить за выражением его глаз-светлячков, ловить его взгляд, изображая напряженное внимание, — ловить постоянно, и пусть этот мягкий, лучистый взгляд проникает мне в душу.