Животное. У каждого есть выбор: стать добычей или хищником

Я слушала разговор родителей еще с минуту. Подробности были кинематографическими. Для воссоздания этой сцены я смешивала их с собственными ощущениями от дома бабушки и дедушки. Они жили в той части Ист-Оринжа, которая некогда была дорогим районом, но теперь там сквозь трещины в мостовой прорастали сорняки. Среди бела дня бабушка впустила в дом человека, приняв его за какого-то технического работника, и этот мужчина изнасиловал ее на диване с цветочной обивкой, куда регулярно мочился их старый доберман. Насильник ушел вместе с бабушкиным кошельком, обручальным кольцом и золотым крестиком. В то время моей бабуле было семьдесят два года. Она не отличалась стройностью и наносила на мясистое лицо аляповатый макияж. Персиковую помаду, которая скапливалась в морщинках губ, пудрово-голубые тени на обвисшие веки. Весь дом стариков пропах мочой. Преступник сильно ударил бабушку в лицо кулаком – один раз. Доберман и немецкая овчарка находились снаружи, в огороженном дворике. Интересно, где были кошки, подумала я. Родители отца держали у себя пять кошек. Под глазом у бабушки налился синяк. Она привела себя в порядок, прежде чем приехала полиция. Спросила копов, есть ли какой-то способ утаить случившееся от мужа. Мой дед был холодным, мелкотравчатым, жестким расистом. По воспоминаниям мне кажется, что он был злым человеком. В обществе посторонних дед называл чернокожих «цветастыми», а у себя дома и вовсе не стеснялся в выражениях. Ноги у бабушки были мощные, икры – подобны колоннам. Она носила телесного цвета колготки даже летом, отчего кожа ног приобретала окраску сырых куриных грудок – тревожащий розовато-белый оттенок.

Отцу предстояло в одиночку проделать двухчасовой путь в Нью-Джерси. Он сказал матери, что вернется к утру. Подошел ко мне и поцеловал в лоб. Оставил на столе свою карту «Америкэн Экспресс», мать с собой банковские карты никогда не носила. С Джозефом-старшим и Эвелин отец не попрощался. Я еще ни разу не видела, чтобы он отнесся к людям с таким невниманием.

После папиного ухода Джозеф-старший спросил мою мать, что случилось. Эвелин подалась вперед, как это свойственно ее типу женщин – любительницам сплетен.

Мать рассказывала тихо и коротко, произнося слово «изнасилование» еще тише, сама пытаясь осмыслить случившееся.

Джозеф-старший издал нечто похожее на смешок. Недоверчивое хмыканье.

– Да кому, черт возьми, понадобилось бы насиловать старую кошелку!

Эвелин против воли улыбнулась и сказала:

– Тише, Джо!

Мать слегка кивнула, приобщаясь к общей энергии неверия. Мне казалось, что ей следует отвезти меня домой, уйти от этих чудовищ. Но она не стала так делать. Взяла еще сигарету. Уставилась на камин. Джозеф-старший поднес матери зажигалку. Джозеф-младший достал из своего рюкзака другую карманную игру.

Официантка принесла большой угольно-черный поднос с нашей едой. Немного поговорили о прайм-рибе, заказанном для отца, и мать сказала Джо и Эвелин, что они могут попросить упаковать его и забрать себе. Эвелин поинтересовалась, не следует ли вернуть его на кухню: на ее вкус стейк был сыроват. Я подняла глаза на большого быка над каминной полкой, на его рога и зубы, от которых еще совсем недавно мочила трусы. Я смотрела на репродукцию и изо всех сил желала, чтобы животное снова стало таким реальным, каким я прежде его считала. Я молилась о том, чтобы бык внезапно ожил, прорвался всей тушей сквозь стену и пронзил рогами Джозефа-старшего, превратил его широкую грудь хирурга-стоматолога в ревеневый пирог.

– Ешь свою еду, – приказала мне мать. И больше до конца ужина не сказала мне ничего.

Я до сих пор помню дешевые насечки на своем филе-миньон и хвост лобстера рядом с ним. Я опрокинула металлическое блюдце с топленым маслом, но этого никто не заметил, а я знала, что другое попросить не смогу.

Глава 14

Весь следующий день я надеялась, что придет Элис. Поглядывала на холодильник, в котором выстроила рядами «Текате». Чувствовала себя влюбленной девчонкой-подростком.

Когда звякнул колокольчик, я едва не уронила чашку, которую мыла. Но это оказалась не Элис. Это был Ривер, по пятам за которым следовал пес Курт. Встреча с Элис приглушила мое желание к соседу.

– Ого, – удивился он. – Ты что, здесь работаешь?

– Похоже, так.

– А что случилось с Наталией?

– Подалась в политику.

Ривер улыбнулся и посмотрел на меня, как на сумасшедшую. Джек лучше умел понимать сарказм. Но Ривер был красивее.

– Сюда можно с Куртом?

– Конечно. Как у него дела?

– Лучше не бывает. Правда, парень?

Пес сел и опустил бородатый подбородок. Вид у него был одновременно царственный и дурашливый, но прежде всего – верный и умный. Мне казалось, что, если бы спасительницей этого животного была я, пес писал бы в щели между неровными половицами моего дома и скулил под дверью.

– Что мне вам подать, мальчики?

– Мне холодный гэммайтя[17]. А Курту, может быть, миску воды?

– Конечно.