Живу. Зову. Помню

частично расколото –

в общность людей,

в человечью артель.

Я стою у московских ворот

Пусть входящий сюда не соврет,

что не ищет он чести и славы.

Я стою у московских ворот

пользы для, а не ради забавы.

И намерен не бога молить

о дарованном мне благолетье,

я пришел с москвичами делить

то, что спрятано ими в подклетье.

Там, в амбарах, в ломбардах, в скитах

между импортным видео-, авто-

мир, что прежде стоял на китах,

затерялся в обертках неправды.

Я обязан его развернуть

и отмыть от окалины ржавой,

остальное ж – тротилом рвануть,

чтобы свежесть взошла над державой.

Да, я мал, я ничтожен и слаб

перед сонмищем власти и смрада,

но сознанье, что я – уж не раб,

а скорей гладиатор – награда.

Я сразиться пришел за тебя,

белоглавая пленница блуда.

У ворот твоих петли скрипят,

и не ждет меня с чаркою блюдо.

Дай мне бог ворота отворить,

и тебя и себя сотворить.

Дороги

Дороги, как свежие шрамы,

запекшейся крови полны.

Следы разыгравшейся драмы

и равнодушья луны.

Не сабель удары лихие

порезали землю вокруг,

не след вероломной стихии -

плоды человеческих рук.

Простите, дороги, я тоже

зовусь человеком не зря.

И я не всегда осторожен,

земные дороги торя.

Мы все и вся хотим сегодня

Мы все и вся хотим сегодня,

мы все и вся хотим сейчас:

и очутиться в преисподней

и враз забраться на Парнас,

увидеть дали голубые,

душой блаженствуя, дремать

Но так нам тягостны любые

усилья вылезть из дерьма.

Кому судьба дает высокий рост

Кому судьба дает высокий рост,

кому – высокий сан.

И часто забирается прохвост

аж к небесам.

Я не завидую ему: придет пора,

гнилые яблоки, как должно, опадут.

Но не наелась б гнили детвора,

в чужих садах нашедшая приют.

Отражение

Луна, как круглая печать,

так выразительна, учтива.

Ей – ни за что не отвечать,

она – посредник словно чтиво,

она способна отразить

лишь солнца бури и знаменья,

но не дано ей возразить

против ответственного мненья.

Так говорливые стихи

при всей их пенистости строчек

лишь след тех яростных стихий,

что в сердце автора клокочут.

Из всех поэтов

Из всех поэтов

только Маяковский

поднялся

как воитель

и поэт.

Но хочется,

чтоб кто-то стал с ним рядом,

а может быть и лучше -

впереди.

Отчего поэт тогда, в «Астории»

Отчего поэт тогда, в «Астории»

оборвал, не кончив, гамму лет,

видно, златокудрый амулет

потерял на виражах истории.

Потерял рязанский свой зачин,

убоявшись слова или дела.

Ты, молва, судьбою не владела,

так останься в нетях у личин.

Потерялся у России сын,

и березы ждут осиротело.

Среди скал

Среди скал

Я искал ответа:

как на старость

наложить мне вето.

Каким тебе вчерашний день

Каким тебе вчерашний день

казался,

пока ты скальпелем к нему не прикасался

Каким тебе он кажется сегодня,

когда над ним покров забвенья

поднят?

Россия не может без веры

Россия не может без веры

в родящую силу дождя,

в разумные высшие сферы,

всесильность царя и вождя.

Но вера никчемна без дела -

угасла, распалась, истлела.

Все это уже было

Все это уже было.

Блевать былым больно.

Мало молока и мыла

очиститься и отмыться.

Лижет луженые лица

временем вытертый ветер,

беспамятно и безвольно

смиряются с смертью в Совете.

20.12.91 г.

Россия цвета лета бабьего

Россия цвета лета бабьего,

красивая, но преходящая.

В ней от великого до рабьего

перемешалось настоящее.

Я из той допутчевой эпохи

Я из той допутчевой эпохи,

мне с ее не сняться якорей.

Это только выпрыгнули блохи

на одежды нынешних царей.

Я не уподоблюсь насекомым,

что любую кровь готовы пить.

Руку жму «варяжскому» старпому,

что решил свой крейсер затопить.

Легко судьбу критиковать

Легко судьбу критиковать

и грудью о кулак свой биться,

задравши ноги на кровать,

над недостатками глумиться.

И в миллион раз тяжелей

убрать бревно с своей дороги.

О, критиканы-недотроги,

послать бы вас куда, ей-ей.

Всяк своею рукою

Всяк своею рукою

оставляет автограф земле:

Кто – правдивой строкою,

зерном на осеннем стебле,

городами своими,

или садом, шумящим листвой,

а кто жизни во имя

простой безымянной звездой.

Земля, скованная кованным каблуком

Земля,

скованная кованным каблуком

в ком

тверже железа,

я возьму тебя в теплые руки,

и сквозь пальцы

ты вытечешь россыпью слез

по лицу моему.

Край ты мой березовый

Край ты мой березовый,

осень золотая.

Час заката розовый

красит неба синь.

Яркие цвета еще,

сила молодая -

даже в увядающем

шепоте осин.

Но не только красками

край мой чист и светел,

здесь не ждут с опаскою

худа от людей.

Может быть, красивее

есть места на свете,

но трудней, счастливее

нет земли моей.

Гроза

Прекратив свои смешки,

ветки напряженно дремлют.

Вдруг как с сажею мешки

небо рухнуло на землю.

Все смешалось,

все прижалось,

а гроза разбушевалась,

и не в шалость.

Струей из помпы

с грохотом бомбы

пошло хлестать,

блистать

вкривь и вкось

как аллюр два креста.

Город мокр насквозь.

Мокрота черна.

Мокра чернота.

Все равно – не та,

пред которой живое сдается.

Остается

(и в этом вся мудрость),