Живун

«А наверное, так и есть!» — подумал Куш-Юр. И вдруг вспомнил Мишкину грубость за обедом, Сандрину приниженность и молчаливость и проникся к ней жалостью. Еще до сегодняшнего утра у него теплилась надежда, что Сандра одумается… Но между ними, оказывается, стена, которую не ему, а ей надо перемахнуть. Хватит ли у нее сил? Разволновавшись, он заворочался, словно ему стало неловко лежать, лодка закачалась. Куш-Юр подумал, что не будет ему жизни, пока Сандра не с ним, а с Мишкой.

Гриш догадался, о чем думает Куш-Юр, вспомнил Мишкину грубость за обедом и, жалея Сандру и сочувствуя другу, первый раз повинился, что не помешал свадьбе.

— Не в том дело! — с огорчением выдохнул Куш-Юр.

— В ком же? — не понял Гриш.

— В боге. Сама призналась. Сегодня. Меня любит — это точно знаю. Язык отруби, если придумываю. А пошла за нелюбимого. Отчего? Оттого, что под венец я не стану. Без попа — не в законе. А с нелюбимым — в законе. Вот какая петрушка. Из-за чего жизнь поломала!

— Все ж таки бог…

— И ты… За новую жизнь, а с богом!

— Как же без бога-то? Без бога непривычно…

— Тебе без бога непривычно, Мишке — без своего хозяйства, той бабе — без осоки своей. Так оно и идет…

— Может, мы чего не так делаем? — вполголоса спросил Гриш.

Куш-Юра поразил не сам вопрос, а удивительное совпадение мыслей его и Варов-Гриша. И он сейчас подумал, чего все-таки артачатся и Мишка, и Эль, и Сенька, каждый по-своему, против взаимовыручки? Ведь всякая парма на взаимовыручке строится. Гришу он ответил негромко:

— Хорошее вы дело Делаете. Такой пармы, как ваша, на всем Севере не было. Поновей она у вас, почеловечней. И то, выходит, не по нутру кой-кому. Привычка старая, себялюбие чертово сидит в каждом. Не вышибешь сразу заразу эту. Тут надо быть терпеливым… А ты поспи-ка давай, ночь ведь глаз не смыкал.

— Завтра отосплюсь, когда уедешь. Мне разговор с тобой дороже сна-отдыха.

— Ну уж ты через край…

— Верное слово.

— Благословил я тебя на выселку, — верно, не рад?

— Ты что?! — Гриш приподнялся, перегнулся в калданку Куш-Юра, проговорил возбужденно: — Да я тутошнюю жизнь ни на какую другую не променяю! Один тут с Елейней и ребятами я во как жил бы! — Он энергично приложил руку к горлу. — Во как сыт был бы! А интереса такого, как в парме, не имел бы. Это уж я точно знаю. Слушай, тут ведь такое хозяйство можно завести! Место благодатное — сам видишь! В раю не сыщешь. Право слово! Всего вдоволь. Людей вот маловато. Разов бы в пять больше была б парма — э-э-э, как бы тут зажили мы — на всей земле-матушке лучше не сыскалось бы! Руки-ладони аж чешутся. И то сделал бы, и другое. Здорово интересно все представить. Не думалось, что так занятно это. Вот только людей поболее бы.

«Хваткий становится», — с гордостью слушал его Куш-Юр и, когда Гриш замолк, сказал осторожно, будто предупреждая:

— Этих бы не разогнать.

Гриш сразу потух, стал озабоченным.

— Думаешь?!

— Если крутовато брать…

— А как послаблять? Добровольно ведь пошли в парму!

— Парма парме рознь…

— Без общего котла и общей засолки? Или еще как? — в голосе Гриша слышалось недовольство, брови его нахмурились.

Куш-Юра это не смутило.

— Я не к тому… Понимать надо хоть того же Мишку. Трудится-то наравне, а приходится на его долю меньше.

— Делить улов по паю на свата-брата можно. Вроде никому не обидно. Мишка первый ухватится. Но как пораскинешь — несправедливо! У того же Мишки лишек заведется, завидки пойдут, опять спор-раздор. Вот ведь что!

— Да-а-а… А должно все быть в согласии.

— В чем и дело!

— Может, зря голову ломаем? Может, испытаете еще? С умом. Без спешки. Что не так — согласуем.

— Вот это по мне! — обрадовался Гриш.

Куш-Юр утомился, не прочь был чуток поспать. Вечером ему в путь, ночь добираться до условного места, где подберет его катер. Но Гришу не хотелось оставлять разговора.

— Ну как ты там — все один-одинешенек?

— Один. Работы много.

Куш-Юру поворот на эту тему был не по душе, но Гриш будто и не замечал:

— Работа работой, а себя тоже нечего томить. Надо и душу отвести.

— А я и отвожу, когда приходится. — Куш-Юр рассказал, как ходил на «мыльк» и как Эгрунь увела от него молодежь.

Гриша эта история не посмешила. Помолчав, он сказал строго:

— Эгрунь девка приметная. Смотри не попадись. Стреножит…

Куш-Юр подивился проницательности Гриша. А тот продолжал:

— Мужиковское дело… Не устоишь и захмелеешь. Да похмелка горькая выйдет.

— Ты напрасно, право же! — улыбнулся Куш-Юр.

— Не серчай, по дружбе говорю… Да, Сандра… — И, увидев, как помрачнело лицо Куш-Юра, осекся: — Прости, не буду…

Желая загладить свою бестактность, Варов-Гриш продолжал задавать вопросы. Но Куш-Юр отвечал неохотно. Разбуранил его душу Гриш. Сердце снова заныло: не на что ему надеяться — Сандре не быть с ним… Куш-Юру захотелось на берег, может, удастся еще перемолвиться с Сандрой. И он обрадовался, когда до них донесся голос Гажа-Эля:

— Долго дрыхнуть будете, якуня-макуня? Клюнули, как воробьи, спите, как медведи. Душа горит! Тушить надо!

Гриш поморщился:

— Пойдет липнуть…

Ему не хотелось возвращаться, но Куш-Юр настоял.