Живун

Песня Гажа-Эля нагнала на него тоску, и весь сегодняшний праздник показался никчемным. «Эх, нужда-беда наша!.. Был бы Куш-Юр рядом, взять бы этого обирателя за загривок да потрясти, как Озыр-Макку!.. А мы его еще поить-угощать». Варов-Гришу показалось, что долговая палочка через прореху в кармане царапает тело. Он нащупал ее, поправил, чтоб удобнее лежала, и первый раз подумал со страхом: вдруг сделка с Ма-Муувемом всамделишно оцарапает?

«И-го-го-го!» — вдруг раздалось громкое ржание. И перед осоловевшими мужиками из-за раскидистых тальников со стороны заливного луга предстал Гнедко.

— О! Гнедко! — закричал Гажа-Эль. — Почуял, что хозяин пьян. Спасибо, друг! Отведем душу горькую! — И, спотыкаясь, поплелся к коню.

Конь стоял по брюхо в траве, красивый, упитанный, вылощенный. Он высоко поднял голову и тревожно помахивал хвостом.

«И-го-го-го!» — заржал Гнедко снова и, подрагивая мускулами, шагнул навстречу Гажа-Элю.

Мишка привстал на колено.

— Вот дурной конь — дрожит, а идет на расправу. Тьфу!

— Привычка. Оба дурни, черт бы их побрал! — Гриш с трудом поднялся: — Не люблю издевательства над скотиной. Уйду! Да и гремит вон. Буди Сеньку! — И, прихватив гармошку, заковылял к избе.

Гремело все чаще. Потемневшие тучи закрыли солнце. Порывы ветра приносили крупные капли дождя. Вот-вот разразится гроза. Мишка призадумался, что делать с Сенькой, мертвецки пьяным. Оглянулся. Рядом никого — бабы и ребятишки разбрелись по домам, только Эль вертелся вокруг коня, держась за его гриву, похлопывал да поглаживал Гнедка по сытым бокам.

На минуту выскочили из избы Елення и Марья, торопливо забрали посуду, остатки еды и скрылись.

Мишка выругался и только примерился, как ухватить Сеньку в охапку, — вышла на двор Парасся, заметно пьяная.

— Вот лешак, как налакался! — сказала она с досадой. — Тащи его скорее домой!

— Зачем домой? Там духота. В сарае прохладней, быстрей вытрезвится, — отозвался Мишка. И хотя один мог бы легко перенести Сеньку, крикнул Парассе: — Бери давай за ноги, а я под мышки. Помогай!

Они приподняли бесчувственного Сеньку с земли, понесли к сараю.

— Твоя-то Сандра тоже уморилась от водки. С непривычки, поди. Спит, храпит в избе, — зачем-то сказала Парасся.

— Да?! — обрадовался Мишка.

Войдя в сарай, он приказал:

— Дальше пронесем, дальше, вглубь. Ему там будет лучше, и мы укроемся от ливня.

Блеснула молния. Парасся торопливо прошептала:

— Свят, свят, свят…

Они положили Сеньку в дальний угол, меж бочек с рыбой, на ворох высохшей травы, отошли немного в сторону, стали у другого такого же вороха.

Открытую дверь словно занавесило тугими струями воды, льющимися из распоротого молниями неба.

— Теперь он спит еще крепче. Ни черта не слышит. — Мишка жарко дыхнул в лицо Парасси.

— Спит. А мы-то как проскочим к дому! Ох и льет! Боже ты мой! — Она вздрагивала отчего-то, вроде тревожилась.

— Ни одной души близко, одни мы, — будто успокаивая ее, выдохнул он и придвинулся совсем вплотную. Парасся не шелохнулась. Он обнял ее, притянул к себе:

— А ты похорошела…

Парасси отшатнулась от него, дернулась в слабой попытке вырваться.

— Ой, беда! Что ты делаешь? Мишка… Миша… Миш…

В это время промокший до костей Гажа-Эль вел за гриву к сараю послушного коня. Не доходя до сарая, он, видно, вспомнил, что кнут висит на стайке, на самом венце. Эль свернул и побрел к стайке, что-то бормоча. Там нашлась и узда.

Гажа-Эль привязал Гнедка к толстой старой березе, рядом со стайкой, и, захлебываясь ливнем, под адские раскаты грома изо всей своей богатырской мочи стал стегать коня:

— За все мои муки!.. За рану в груди!.. За спаленную избу!.. За новые долги!.. За могутную силу, что задарма пропадает!.. Задарма пропадает!.. Як-куня-мак-куня!..

Глава десятая Напасть

1

На самом, можно сказать, пороге дома, когда Куш-Юр возвращался в Мужи из поездки в Вотся-Горт и рыбацкие станы, его подкарауливала беда.

Он уже причаливал к берегу, как вдруг услыхал истошный мальчишечий крик:

— То-ну-у-ут!..

Куш-Юр обернулся. На стрежне реки из воды едва выступала лодка, за которую держался человек, а рядом с ним беспомощно барахтался еще один. Невдалеке маячила голова не то коровы, не то бычка.

Куш-Юр повернул калданку к тонущим.

Течение быстро сносило их, а он за дорогу крепко устал, да и гребец он был не из важных.

Когда Куш-Юр настиг их, увидал — женщины. Одна, видимо, обессилев, уже скрылась под водой, и лишь длинные волосы ее змеились на быстрых струях реки. Вторая держалась за лодку. Крикнув ей: «Подержись!», Куш-Юр ухватил за волосы утопшую. С трудом затащил ее в калданку. Лодку раза два чуть было не перекувыркнуло, и он сам едва не пошел на дно.

Спасенной оказалась Эгрунь. От неожиданности и удивления Куш-Юр чертыхнулся. Скажи, как нарочно! Но было не до размышлений. На лице девушки ни кровиночки. Он быстро приложил ухо к ее груди — не дышит. Торопливо расстегнув кофту, стал делать искусственное дыхание.

Веки Эгруни дрогнули. Ну, будет жить. Тут вспомнил о второй женщине, которая держалась за лодку. Женщина исчезла, будто ее и не было.