Живущая

Я так и сделала. В тот же день, перед сдачей крови, я разводила сырость в кабинете врача предварительного осмотра. Она проверила мои подчелюстные и заушные лимфоузлы и вынесла вердикт:

— Нет у вас никакого СПИДа. Идите, сдавайте кровь, ответы будут готовы через неделю.

— Очень прошу: можно быстрей?

— Тогда скажете там, что едете за границу, и ваши ответы будут готовы послезавтра.

Когда я выписывала чек, долго не могла придумать, в какую страну направляюсь. На меня посмотрели, как на ненормальную и предложили определиться со страной, а потом приходить. Я расплакалась, показала направление с онкодиспансера.

— Так что ж вы раньше молчали? Зачем про выезд-то придумали?

— Чтобы анализы быстрей получить, — призналась я.

— Анализы все делаются одинаково, цена только разная, — усмехнулась медсестра и направила меня в лабораторию.

Сдав кровь, с согнутой в локте рукой, я ждала пока выйдет время. Возле меня остановились двое мужичков одинаково низкого роста и круглого телосложения, обоим им было где-то за пятьдесят.

— Девочки, а провериться можно? А то сейчас жизнь такая, что всего боишься! — сказал один из них, заглядывая в кабинет лаборатории, с настежь распахнутой дверью.

Молодая медсестра небрежным кивком головы указала на стул, и мужчина, не к месту извиняясь, нелепо хихикая, прошёл в кабинет. Его приятель стал что-то мне объяснять, оправдывая своё появление в этом центре.

— Думаю, всё будет хорошо, — сказала я, и, не дожидаясь пока полностью остановится кровь, поспешила уйти.

Через день я получила ответы, где было указано, что ВИЧ — статус отрицательный. Я принесла с собой большущий пакет со сладостями и отдала его врачу предварительного осмотра, которая дала мне возможность эти два дня прожить. А потом взяла и просто расплакалась вслух, навзрыд — прямо под её кабинетом. Охранник, видя такое дело, насторожился, о чём-то спросил у медсестры. Та только отмахнулась от меня своим привычным небрежным жестом. И вот этот её жест я запомнила на всю жизнь, как знак свободы, отпущение идти дальше по жизни и самой решать, как ей распорядиться.

В тот же день я принесла ответы в своё отделение и в первую очередь показала их Алевтине Дмитриевне.

— А мне это зачем?! — возмутилась она, — вон ему пойди, отдай.

— Просто хотела, чтобы вы тоже знали.

— Да знала я, что у тебя ничего нет. Зато видишь, как испугалась, уже и ответы принесла. А то бы две недели ждала.

IY

Мы договорились с доцентом, что он больше ничего не будет от меня скрывать. И в подтверждение, он отдал мне стёклышки, которые Алевтина Дмитриевна, по его просьбе, принесла из больничной лаборатории.

— Пойдёшь завтра к профессору анатомии Василянской Марии Ильиничне в мединститут. Найдёшь её кафедру — возле морга. Пусть ещё она посмотрит. А потом сразу ко мне. Только зайди к Юрию Степановичу, пусть напишет ей записку, это его давнишняя приятельница.

Когда в маршрутке у меня зазвонил телефон, я пожалела, что не взяла такси. Звонила моя подруга — Марийка. Я ответила, что наберу позже.

— Скажи хотя бы, какой ответ, — не унималась она.

— Потом. Не могу сейчас, — еле сдерживая эмоции, прошептала я.

— Тебе что — трудно?! Просто скажи: всё хорошо?

— Нет.

— Так, а что там…? — настаивала она.

— Что ты пристала?! — я не выдержала, у меня задрожали губы и раздался всхлип, — сказала, не могу говорить.

Она испугалась и бросила трубку. Мне показалось, что пассажиры, откровенно наблюдая за мной, обо всём догадались, учитывая остановку, на которой я села. Не выдержав их любопытных взглядов, я вышла на несколько остановок раньше. А потом решила не дожидаться завтрашнего дня, и помчалась на кафедру анатомии, зажав в руке стеклышко и записку от Юрия Степановича. Марийка уже была там. Она обняла меня, убеждая, что это ошибка.

— Какая ошибка?! — неожиданно для самой себя, закричала я, — у меня рак! Рак! Ты что — не слышишь?! У меня рак!

Из кабинета выглянула одетая в тёмную одежду, высокая, худощавая женщина лет пятидесяти. Лицо без намёка на косметику было строгим, даже, можно сказать, суровым. Её русые, некрашеные волосы до плеч были собраны в тугой хвостик. Обычно я немножко побаиваюсь таких женщин и отношу их к тому типу ботаников, которые в жизни чувствуют себя скорей профессионалом своего дела, нежели женщиной.

— Что случилось? — спросила она.

— Вы Василянская Мария Ильинична? — залепетала я.

Она не ответила, взглядом давая понять, что это так и есть. Я рассказала, зачем здесь, отдала записку, стёклышки. На записку она даже не глянула.

— Подождите здесь, — обратилась она к Марийке, и я поняла, что меня приглашают в кабинет.

Мы сели возле лабораторного стола с каким-то большим агрегатом, куда она разложила стёклышки и минут пять их рассматривала. Потом повернулась ко мне:

— Смотрю, молоденькая такая. Ты держись, главное, верь. Молись, — молитва всё может, молитва чудеса творит…