Живущие в подполье

— Да, любовное приключение, мой милый. И ты ее знаешь. В чем только душа держится, а соображает что к чему. Мы подготавливали пленку к просмотру, я поругался с помощником оператора, и она бросила мне в лицо: «Вы такой же негодяй, как и я. Но в вас чувствуются сила и ум. Я хотела бы иметь от вас ребенка». Признание стоило того, чтобы я отослал всю шайку и мы остались с ней наедине. Так я и сделал. «Проваливайте все к дьяволу. Продолжим завтра!»

Васко наблюдал за лицом Жасинты — иронический интерес вскоре сменился фамильярным одобрением, потом лицо вдруг исказилось недовольной гримасой: в кафе ввалилась компания студентов-завсегдатаев во главе с сорокалетним преподавателем, который изо всех сил старался походить на современную молодежь: спортивного покроя пиджак, свитер с высоким воротом в обтяжку, гранатового цвета, как и носки, — все гармонировало или, напротив, умышленно не соответствовало его могучей грудной клетке, толстым пальцам с коротко остриженными ногтями, привыкшим к гимнастическим упражнениям рукам — словом, его мужественной внешности. Склонив голову с красиво тронутыми сединой висками, он улыбался, делая вид, что устал от гомона молодежи. Было ясно, что Жасинте показалось неуместным его вторжение. Его и стайки девушек, белокурых и темноволосых, но будто скроенных по одному образцу, которые наперебой задавали ему бестолковые вопросы и выискивали предлог, чтобы он мог придвинуться к ним поближе.

Зеферино, не обращая внимания на галдеж и на скрежет режущей ветчину машины, который терзал слух Васко, продолжал рассказ, подкрепляя его в нужных местах жестами:

— Оттуда мы отправились к моему автомобилю, и я заставил ее повторить: «Хочу иметь от вас ребенка». Прелестно, не правда ли? Тогда я решил поставить точки над i: «Идея, достойная уважения, только знайте: возможный кризис в отечественной демографии меня не волнует. Я человек легкомысленный и ищу необременительных связей. Мне хотелось бы переспать почти со всеми знакомыми женщинами — ведь я знакомлюсь лишь с привлекательными, — но только один раз, в конце дня, чтобы выпитое виски улеглось у меня в желудке. А потом — прощай, иди на все четыре стороны. Иными словами, я не потерплю ни цепей, ни ловушек». И она мне ответила, насмешливо прищурив свои глазки, как у морской свинки: «А что, если наш конец дня наступит уже сегодня?» С этого все и началось.

Все началось и для Жасинты. Она перемелила позу, пытаясь высвободиться из узкого платья, которое поднялось выше колен. И снова подстрекнула Зеферино:

— И как же вы попали в переделку?

Зеферино сделался очень серьезным, вскинул голову в порыве драматического отчаяния.

— О дорогая моя сеньора, женщины словно мох. Стоит им зацепиться на краю утеса, и они до тех пор не успокоятся, пока не заполонят его целиком. Дама, о которой идет речь, не стала дожидаться следующей встречи и тут же заявила мне: «Я от тебя не отстану. Ты мой. Ты первый мужчина, которого я узнала. У меня было много любовников, но я еще не встречала настоящего мужчины. Я от тебя никогда не отстану». Теперь вы понимаете, сеньора?

Зеферино почувствовал, что мишень дрогнула от прямого попадания. Мужчина. Самец. И решил усилить действие своих слов, даже рискуя, что маневр от этого станет слишком заметным:

— Она продолжала: «Ты животное, а я как раз это и искала. Такое животное, как ты. Я никогда не хранила верность мужчинам. Но тебе буду верна. До гробовой доски. Даже если ты меня не любишь. Даже если ты меня больше не пожелаешь». — И Зеферино заключил с ловкостью фокусника, срывающего аплодисменты: — Как видите, переделка не из приятных.

— Чего же проще, — возразила Жасинта, — будьте и вы ей верны.

Зеферино на мгновение чуть не задохнулся, точно вытащенная из воды рыба, веснушки его стали еще заметнее, а потом залился хохотом, который с одинаковым успехом мог означать и издевку и презрение к тому, кто так ошибочно истолковал его слова.

— Этого только не хватало! Правда, Васко?