Живущий в ночи

Пес поднял уши, однако причиной тому были вовсе не мои слова или упоминание о Саше. Он повернулся всем своим мощным телом и стал смотреть в сторону дома. Я отпустил его ошейник. Орсон побежал к дому, но остановился неподалеку от задней двери. Настороженный, с высоко поднятой головой, он замер как вкопанный.

– Что такое, парень? – прошептал я.

Нас разделяли пять или семь метров, ночь была тиха и безветренна, но даже при этом я едва слышал низкое рычание собаки.

Уходя, я выключил все лампы, и сейчас дом был погружен в непроницаемую темноту. Я оглянулся на окна, но не увидел призрачного лица, прижатого к стеклу. И все же Орсон кого-то учуял, поскольку стал медленно пятиться от дома. Еще миг – и, развернувшись с проворством кошки, он понесся в мою сторону.

Я поднял с травы велосипед и поставил его на колеса.

С развевающимися на ветру ушами и опущенным хвостом Орсон пулей пронесся мимо меня по направлению к калитке. Полностью доверяя собачьим инстинктам, я без раздумий последовал за ним.

Наш двор окружен выкрашенным серебрянкой кедровым забором высотой в мой рост. Калитка – тоже из кедра. Я осторожно поднял щеколду, открыл калитку и тихонько выругался, услышав скрип петель.

Позади калитки шла плотно утрамбованная пешеходная тропинка, по одной стороне которой стояли дома, а по другой росли редкие эвкалипты с красноватой корой. Выходя со двора, я опасался, что снаружи нас может кто-то поджидать, но тропинка была пустынной.

К югу расположились поле для гольфа, гостиница «Мунлайт-Бей» и «Кантри-клуб». В этот поздний час, в пятницу ночью, поле, видневшееся за стволами эвкалиптов, было черным и напоминало ночную поверхность океана, а янтарные окна гостиницы, стоявшей еще дальше, светились, словно иллюминаторы роскошного океанского лайнера, плывущего на далекий Таити.

Если пойти по тропинке влево, она приведет вверх, в центр города, и упрется в кладбище возле католической церкви Святой Бернадетты. Тот конец, который бежал вправо, спускался прямиком к берегу Тихого.

Я оседлал велосипед и поехал вверх по тропинке, по направлению к кладбищу. Аромат эвкалиптов напоминал мне об окне крематория и бесконечно прекрасной женщине, лежавшей мертвой на стальной каталке похоронщика. Возле меня энергично шлепал лапами Орсон, из далекой гостиницы доносились едва слышные ритмы танцевальной музыки, в одном из соседних домов плакал ребенок, тяжелый «глок» оттягивал мне карман, а в вышине козодои с острыми клювами гонялись за мошкарой. Жизнь и смерть одновременно правили бал в пространстве, зажатом между небом и землей.

11

Мне было необходимо поговорить с Анджелой Ферриман, поскольку ее послание, записанное на автоответчик, недвусмысленно сулило некую разгадку, а я был решительно настроен распутать этот клубок. Однако сначала нужно позвонить Саше и сообщить ей о смерти отца.

Я остановился на кладбище Святой Бернадетты. Папа очень любил бывать на этом островке сумерек посреди самого ярко освещенного из городских районов. Стволы шести гигантских дубов вздымались вверх подобно колоннам, поддерживая свод своих переплетенных крон, а все пространство под ними напоминало мне библиотеку: подобно рядам книг, здесь выстроились надгробия с именами тех, кого смерть вычеркнула из списков живых, кого, быть может, забыли уже все, кроме этих камней.

Орсон суетился поблизости, сосредоточенно вынюхивая следы белок, которые днем спускались на могилы и собирали упавшие желуди. Пес напоминал скорее не охотника, взявшего след, а пытливого ученого.

Сняв с пояса сотовый телефон, я включил его и набрал номер мобильного телефона Саши. Она ответила после второго звонка.

– Папы больше нет, – сказал я, вкладывая в эти слова гораздо более широкий смысл, нежели она сумела понять.

Саша уже раньше выражала мне сочувствие в связи с близкой кончиной отца и поэтому сейчас не стала рыдать. Ее горе проявилось лишь в том, что чуть-чуть напрягся голос, но никто другой, кроме меня, не заметил бы даже этого.

– Он не… Он умер легко?

– Без боли.

– В сознании?

– Да. Мы с ним даже успели попрощаться.

«Не бойся ничего».

– Какое же дерьмо эта жизнь! – проговорила Саша.

– Таковы правила игры, – ответил я. – Для того чтобы нас приняли в игру, мы должны согласиться на одно условие: когда-нибудь выйти из нее.

– Все равно дерьмо. Ты еще в больнице?

– Нет, уже ушел. Так… болтаюсь. Стараюсь избавиться от плохой энергии. А ты где?

– В машине. Еду в «Пинки динер» – перекусить и поработать со своим текстом перед началом шоу. – Ей предстояло выйти в эфир через три с половиной часа. – Но, если хочешь, могу заказать еду навынос и мы где-нибудь покушаем вместе.

– Я не голоден, – ответил я, ничуть не покривив душой. – Увидимся попозже.

– Когда?

– Когда утром ты вернешься с работы домой, я уже буду там. Если, конечно, не возражаешь.

– Замечательно. Я люблю тебя, Снеговик.

– Я тоже тебя люблю.

– Это – наше маленькое заклинание.

– Это – сущая правда.

Я нажал на кнопку с надписью «конец», выключил телефон и снова прикрепил его к поясу.