Живущий

Когда акт заканчивается, он снова лижет меня, но я огрызаюсь, чтобы он перестал. Я крепко сжимаю зубы и молча скулю, про себя, чтобы он не услышал. Я думаю о щенках, которые будут пахнуть, как я и как он, когда мы с ним уже будем пахнуть землей и гниющим мясом. Я думаю о случках, которые были у меня до сих пор, — о сотнях брезгливых случек в контактном белье. Я думаю про фестиваль, который нужен Мертвому Богу, чтобы оплодотворять самого себя. Я думаю о собаке, которая кувыркается в пустоте и не может найти мой след. Я думаю о том, что с моей программой люксурия что-то не так: такая тоска противоестественна в «саду наслаждений».

Мы молча лежим у выхода из норы и смотрим во вне. На мир, который он создал для нашего акта. Земля хороша, но все небо затянуто желто-гнойным налетом и нет луны. Я думаю, не создать ли ее, но так и не нахожу в себе сил, чтобы что-то менять.

Он тихо выходит из норы и садится ко мне спиной. Он что-то делает с нашим миром — и гнойники неба лопаются, но не дождем, а густым тусклым снегом.

Я думаю, что должна утеплить нору до появления щенят.

Он запрокидывает голову и хрипло, протяжно воет. А потом исчезает. Его мир превращается в пустырь одиночества.

И я остаюсь там одна.

Цербер

Ни сделок с совестью, ни тревог, ни сомнений. Ему повезло: он был бессменным стражем порядка последние триста двадцать шесть лет, это как минимум. А скорее всего, и с самого Рождества, просто об этом не сохранилось свидетельств: банк «Ренессанс» появился в 145 году от р. ж. И в первом же банковском филиале региона ЕА, в первом же письме, оставленном для себя в личной ячейке (по старинке, на бумажном носителе), в первой же строке первые же слова: «Я планетарник, я этим горжусь и всегда буду гордиться». Немного пафосно, но простительно: все-таки Изначальная Запись. К тому же искренне. Своей работой Цербер действительно гордился всегда. Он был хорошим профессионалом — за все триста двадцать шесть лет никаких серьезных штрафов и нареканий — так, мелкие нарушения («замечен без маски», «избиение задержанных», «принуждение к совокуплению вне фестивальной зоны»), но ни одной штрафной карточки труса, ни одной социо-взятки и целая галерея наград. Первые три, еще первослойные, раритетные цац— ки — «За бдительность и отвагу», «За заслуги перед социо» и «Герой первой степени», — Цербер хранил в своей ренессансной ячейке. Он любил иногда их достать и потрогать руками — инфантилизм, конечно, — но Цербер считал, что любому вечно живущему лучше быть ребенком в душе, чем законченным циником. В конце концов, для таких, как он, «Ренессанс» и существовал до сих пор в первом слое. Как шкаф с игрушками, старинный комод с осязаемыми сокровищами из детства, из прошлого…

С шестидесятых второго века награды сделались виртуальными; в своей социо-ячейке Цербер завесил «героями» и «за отвагу» целую стену, и в знак уважения к его заслугам Служба Технической Поддержки подарила ему льготную настройку «Вечная память». Настройка не сбрасывалась после паузы — и когда, воспроизведенный, Цербер входил в пустую ячейку, награды и ордена уже висели на голых стенах и ждали его.

А пауз было немало. Дважды его убили при задержаниях — в 149-м и в 17б-м, тогда еще не вполне укомплектовались исправительные Дома, неспокойное было время. Уже в восьмидесятые подобные безобразия прекратились, работать в ПСП стало куда безопаснее, но Цербер все равно обновлял себя часто, предпочитал посещать зону Паузы после первой же мягкой рекомендации, чтобы всегда быть в хорошей форме, и до шестидесяти дотянул лишь однажды.

Все было правильно. Его жизнь была четкой, незамутненной и упорядоченной, как пирамида из кубиков льда. Да, ледяная пирамидка — он представлял ее себе каждый раз, как становился ребенком. Как будто он строит ее: кубик — пауза — кубик — пауза, строит ее до небес. Потом, когда он становился постарше, ему больше нравилась аналогия с цепью. Его жизнь — она как крепкая, бесконечная цепь, в которой нет слабых звеньев.

Чужие цепи бывало рвались. Друзья Цербера выбывали, набрав пять штрафных карточек, на смену им приходили другие, неопытные. За три с лишним века сменились все, с кем он начинал, включая Слугу Порядка. Все, кроме Эфа, его постоянного напарника и лучшего друга: в «цепи» напарника, как и в Церберовой цепи, отсутствовали слабые звенья.

За три с лишним века Цербер и Эф прошли через многое — операции захвата и ранние паузы, первослойные травмы и изуродованные вирусами ячейки, облавы на спамеров и хакерские атаки. Они выслеживали сектанток-семейственниц, не отпускавших своих Родных в интернаты, они обыскивали ячейки еретиков-староверов, веровавших в древнего трехголового бога, они отлавливали несогласных подонков во всех слоях…