Живущий

— Это другой костюм… — Клео торопливо раскрылась, чтобы он убедился. — Не такой, как вчера. Облегающий, ультратонкий, для чувствительного контакта. Тебе понравится… в смысле… ну, он правда совсем— совсем тоненький. И почти прозрачный.

Восьмой провел пальцем по прохладной поверхности окка[6]. Толще, тоньше — какая разница… Ему не нравилась эта гладкая пленка. Термоустойчивая, не пропускавшая ни запах, ни влагу. Делавшая одинаковыми на ощупь сосок и лобок. Разделявшая их тела.

Позволявшая им соприкасаться по-настоящему, кожа к коже, лишь в области гениталий.

Он лег рядом с ней, но не касаясь ее.

— Зачем костюм? Я что, физически тебе неприятен?

— Яппп, ты же знаешь, что очень привлекаешь меня физически! До тебя я вообще не получала удовольствия в первом слое.

— Я только что принял душ. Я не липкий, не заразный, не грязный. У меня нет кожных болезней. Ты тоже чистая и здоровая. Не понимаю, зачем ты напялила этот окк.

— Ты каждый раз…

— Я каждый раз не понимаю!

— Я надела окк, потому что… например, я могу вспотеть.

— Мне плевать.

— Это неприятный физиологический запах.

— Мне нравится, как ты пахнешь.

— Во время акта повышается температура. Кожа станет горячей.

— Мне нравится, когда ты горячая.

— Послушай! — Она села, внезапно чему-то обрадовавшись; подтянула к подбородку обтянутые окком колени. — Вот я специально спросила Лейлу. Только что. Она говорит, они со Слугой тоже всегда в контактных костюмах. Так все делают. Для гигиены и психологического комфорта. Ну… просто так принято. Ну, родной…

Он вздрогнул: когда Клео его так называла, он сразу вспоминал Ханну.

— …ну давай попробуем в этом! Мне сделали его на заказ. Если понравится, Дракон запустит их в производство…

— Дракон? Шестой?

Она кивнула.

— При чем тут Дракон?!

— Ну, он сказал, с учетом твоих пристрастий… в смысле, раз тебе так нравится тактильный контакт… наверняка таких, как ты, много, Дракон сказал, это можно сделать массовым фестивальным трендом — ультратонкие прозрачные окки… А зам Пятого обещал запустить в социо рекламные ролики — конечно, если тебе и правда понравится этот окк…

— Яппп… — Мудрейший закрыл руками лицо. — Лейла, Шестой, Пятый… Ты со всеми успела уже обсудить нашу сексуальную жизнь?!

— Не со всеми. Только с теми, кто у меня во френдах… А что?

— Ты правда не понимаешь?

— Квин. — Она раздраженно тряхнула медовыми волосами. — Конечно, не понимаю.

Она правда не понимала. Что-то в нем не сходилось: эта его гипертрофированная застенчивость, болезненная скрытность (как будто акт — какая-то неприличная тайна) — и невероятная, противоестественная, бесстыдная готовность касаться чужого тела. Это в люксурии можно быть вонючим, горячим животным — и при этом создавать восхитительный акт. Но не здесь же, не в первом слое! А он как будто бы не сознавал разницы… Она покосилась на Мудрейшего — он лежал на боку, прижав к животу колени, голокожий, нелепый, без одежды, без ок— ка, — и раздражение сменилось вдруг жалостью.

«Он ведь не подключен, — сказала она себе. — Он один, совсем один в своем теле, я должна это помнить. Он не привык делиться с друзьями, потому что у него нет друзей в списке. И даже списка нет. Невыносимая пустота. Я должна быть к нему терпимой…»

Клео взъерошила его волосы запеленатой в контактную пленку рукой. Тончайший окк. Она почти что чувствовала тепло его кожи… Зачем раздражаться? Надо ласково и спокойно ему все объяснить:

— Обсуждать с друзьями такие вещи совершенно нормально. Акт — это ведь не что-то интимное. Это делается на фестивалях и в люксурии. Это делается при всех. И со всеми…

— Не хочу, чтобы ты делала это со всеми, — сказал Мудрейший. — Обещай, что не будешь.

— Не буду. — Она с трудом сдержала улыбку.

Он был как капризный ребенок. Тыкал в нее пальцем и канючил: «моё»… Ну, то есть с первым слоем все ясно: у членов Совета должны быть постоянные женщины для «личного пользования». Поначалу это ее немного шокировало, но потом она признала, что так и правда гигиеничнее и удобнее… В любом случае она ничего не имела против того, чтобы в первом слое вступать в контакт только с ним. Да ей и в голову не пришло бы взять себе еще одного партнера по доброй воле…

Восьмой это понимал и не тревожился из-за первого слоя. Он тревожился из-за третьего. Ревновал ее к режиму люксурия. Просил даже там не иметь ни с кем актов…

Это было глупостью. Абсурдом. Неврозом. Требовать от нее воздержания в садах удовольствий!

Требовать соблюдения каких-то условий в пространстве абсолютной свободы.

Так и не убедив его в нелепости этих просьб, она стала давать обещания. Это было смешно — он ведь даже не мог проверить, — но так ему становилось спокойнее…

Он всегда замечал, когда она там. По ее лицу в первом слое. У нее становилось такое лицо, как будто ей больно. Как будто она беззвучно кричит или собирается плакать. Она не отрицала, что заходила в люк— сурию, но послушно врала насчет акта. Говорила, что акта у нее ни с кем не было. Что она навещала волчат…