Живые чернила (СИ)

— Придется потерпеть. Ты ведь не хочешь, чтобы синяк стал еще больше, и в суде решили, что я тебя бью? — он усмехнулся, продолжая свои манипуляции, Миа хохотнула и едва закачала головой. — Ну вот. И все же лучше тебе высказаться. Я же вижу, что ты на нервах.

На это Миа ничего не ответила, лишь поджала губы. Следующие пять минут они молчали, Оливер с осторожностью водил по синеватому участку уже промокшим полотенцем. Вода стала капать на пол, она стекала по его руке и падала вниз. Ему было неприятно и неудобно, капли щекотали его пальцы и ладонь, от чего те начинали зудеть, но мужчина не собирался останавливаться. Миа могла поймать момент, пока он отвлечется, и убежать, и тогда будет сложно ее заставить вернуться. К тому же, она уже начала ерзать на стуле и нетерпеливо вздыхать подобно их сыну, которому надоело просто сидеть на руках.

— Я почти закончил, осталась мазь от ушибов, — Оливер убрал полотенце и посмотрел ей в лицо. Она картинно закатила глаза и вновь громко вздохнула. — Ты хотела себе синяк на поллица? Если хочешь — я тебе каждый день его рисовать буду.

— Звучит, как угроза, — Миа скривилась. Оливер приоткрыл рот. Он понял, что сказал.

— Э… Я ж типа художник, — он пожал плечами. — Дай мне тени, я буду рисовать, — на это Миа рассмеялась. Оливер улыбнулся, глядя на нее, а затем пошел к шкафчику, где у них хранились лекарства, по пути бросив в раковину полотенце. Достав коробку, мужчина стал перебирать упаковки, ища нужную мазь.

— Меня бесит, что ко мне предвзяты только потому, что я женщина, — начала Миа. Оливер на мгновение замер, а затем продолжил свое занятие, не обернувшись, но Миа знала, что он ее слушает, поэтому продолжила. — Если я женщина, мне еще нет двадцати пяти, и мой вес даже до шестидесяти не доходит — это не значит, что со мной можно обращаться, как с тупой курицей, — она злобно бросала эти фразы в воздух, крепче прижимая к себе сына. — Мы не в Средневековье, мы в двадцать первом веке. Женщина может заниматься, чем хочет, и если она достигла хоть какого-то успеха собственным трудом — никто не имеет права упрекать ее в этом. Я вкалывала сутками, я слушала недовольства своего мужа. Я знаю, что он всегда за меня переживает, но в работе мне это не помогало. Я себя выматывала, я научилась орать матом на людей, я занималась этим гребанным дзюдо, хотя, как по мне, бокса было предостаточно. Я забываю, кто я есть, когда нахожусь на работе, делаю абсолютно все, что от меня зависит. И после этого какой-то ублюдок смеет мне говорить, что я заслужила свою должность, потому что легла под босса. Меня это бесит, потому что он обесценил весь мой труд, он оскорбил меня, как женщину, которую бросили в шестнадцать лет, потому что она была слишком принципиальна, чтобы раздвинуть ноги. И мне не стыдно об этом говорить. Я не на улице себя нашла, я не проститутка. Никому и никогда я не давала повода считать меня такой. Почему я должна терпеть такое отношение к себе? — с вызовом спросила она. Посмотрела на Оливера. Тот нашел нужный тюбик и обернулся, смотрел на нее.

— Не должна. Я не понимаю, почему Питер не вмешался и не заткнул его, — он подошел ближе, откручивая колпачок. Выдавил немного мази и склонился к лицу жены, убрал непослушную прядь, постоянно мешающую ему, и принялся растирать мазь на виске. Миа шикнула, но не стала отстраняться. — Козел этот Итан, тупой мудак и ублюдок. И в детстве его точно какая-нибудь девчонка отлупила, — Оливер быстро закончил свое дело. — Ну вот, теперь хоть не станет больше, — в последний раз он провел пальцами по синяку, а затем быстро, но при этом осторожно поцеловал и отстранился. Миа подняла на него глаза и улыбнулась. — Легче? — он хмыкнул, закрывая тюбик.

— Ага, спасибо, — женщина посмотрела на сына. Тот прижался к ней, обхватил, насколько позволяли ему его ручки, и положил голову на грудь. — Ты когда уснуть-то успел? Эй? — Миа слегка потрясла сына, но тот не отреагировал. — Ты пять минут назад требовал, чтоб мы играли, а теперь что? Хм… — она поцеловала ребенка в макушку и стала качать его на руках. Спустя пару мгновений снова посмотрела на своего мужа и шире улыбнулась. — Он такой большой уже, сам стоит. Так можно и не заметить, как он вырастет и женится, — она хохотнула и еще раз поцеловала ребенка. Оливер только кивнул ей, тоже сдержанно улыбаясь. Глядя на жену, он представлял, как отрывает руки Итану. Со вкусом, по всем законам фильмов Квентина Тарантино. Только без катаны и желтого костюма. Этот человек не нравился ему с того времени, как Миа впервые рассказала о нем, но сейчас раздражение достигло своего предела. Он даже себе не позволял поднимать на Мию руку и оскорблять ее так, как это сделал Итан. Оливер был зол, но не показывал этого, чтобы не нервировать Мию и не пугать ребенка. Он позже разберется, что делать, а пока что надо заняться Кевином, который проснулся так же быстро, как и уснул.

***