Живые души, или похождения Лебедько

Услыхав такие речи, Вероника Павловна просияла ещё пуще прежнего. На минуту создалось впечатление, будто она, подобно люстре, осветила всю свою маленькую квартиру, заполненную до того полумраком по причине задёрнутой шторы: «Вы всё более и более радуете меня, драгоценнейший Владислав Евгеньевич». Тут только она заметила, что солнце за окном уже склонилось к закату, а, стало быть, можно отодвигать штору. Покуда хозяйка выполняла сию несложную операцию, гость, воспользовавшийся перерывом в беседе, схватил какую-то огромную книгу, которая лежала рядом на табурете и давно уже привлекала его внимание, и принялся её рассматривать. Книга сия отличалась не только тем, что была издана в 1896 году, но и множеством мифологических картинок. Некоторые из них были весьма нескромными. Такого рода картинки нравятся холостякам средних лет, а иногда даже старикашкам, которые подзадоривают себя разного рода пряностями.

Признаться, наш герой устал уже от беседы. По типологии внутренних и внешних миров он совсем недавно отнёс бы себя к миру ценностному, для которого внутренние глубины были неисчерпаемы, в то время, как внешний мир являл собой нечто лёгкое и достаточно хорошо известное. В ходе же общения со всеми своими визави, Владиславу Евгеньевичу начала открываться вся сложность и даже тяжесть внешнего мира. Особенно в этом деле подсобила Вероника Павловна. Наш герой буквально не успевал переваривать информацию, от неё исходящую, открывающую ему всё новые и новые горизонты действительности. Поэтому даже перелистывание увесистой мифологической книги со знакомыми ему с детства сюжетами, как-то успокаивало его. Проницательная хозяйка, заметив утомление гостя, рекла: «Не извольте сомневаться, драгоценнейший, я вас вскоре отпущу, так как поведала вам почти всё, что поведать намеревалась. Осталось лишь несколько деталей, впрочем, весьма важных для общей картины», - «Да-да», - спохватился гость и отложил книгу: «Вы, помнится, обещали рассказать о «двойных приказаниях», коими потчуют нас современная психология и эзотеризм. Я, действительно, устал, однако, всё, что касаемо этого вопроса, выслушаю весьма охотно. Есть для всякого человека такие речи, которые ближе и родственнее ему других речей. Это я мог бы отнести ко всему, что касается критического переосмысления всякого рода психологии, ибо как многим я уже докладывал, сам я, хоть и являюсь психологом, и даже остепенённым званием профессора, но за всё то, что происходит нынче в этой области знаний, мне, признаться, стыдно».

Вероника Павловна обворожительно улыбнулась: «Всецело вас понимаю, а потому и надеюсь, что произнесённые мною речи окажутся для вас некой живительной влагой, что оросит иссохшуюся почву ваших прежних воззрений, и позволит взойти на ней росткам новых чудесных озарений. И, давайте-ка, для того, чтобы мозги немножко отдохнули, я вас чаем прежде угощу!» Гость положительно не мог протестовать против столь заманчивого предложения, и когда хозяйка ушла колдовать на кухню, веки его на минуту смежились, и в недолгую минуту пребывания в состоянии полудрёмы, внутренним взорам его предстал весьма странный персонаж: эпизодический, но тем не менее, ставший нарицательным, герой булгаковского «Собачьего сердца» Швондер в исполнении артиста Романа Карцева.

Открыв в изумлении глаза и очнувшись от дрёмы, Лебедько принялся соображать, зачем в сей момент явился ему этот образ, и что такое вообще - этот самый Швондер. Положим,  в какой-то степени, его можно было бы назвать даже авантюристом, по крайней мере, человеком, который держит нос по ветру и чует, где можно ухватить некий куш. Не обязательно материальный, ведь для авантюриста важно увеличение, так сказать, градуса бытия. Владиславу Евгеньевичу очень по душе были авантюристы большого масштаба, типа Графа Калиостро, или, допустим, Остапа Бендера. На их фоне Швондер представляется совсем уж какой-то мелюзгой. Прозябал он до революции в низком накале событийности, а вот войдя в ячейку домоуправления, стал, вдруг, человеком, вокруг которого закрутилось уже достаточно много событий, то есть неким скачком он смог повысить уровень своей событийной плотности. Размышляя подобным образом, Лебедько оценил его живое качество: способность скакнуть на гребне перемен в более высокий градус бытия. Да, он достаточно груб, глуп и самодур. Конечно, то, что его играет Карцев, придаёт ему определённое обаяние, впрочем, как и всем мерзавцам, которых играли великие артисты.