Живые и мёртвые

В первые месяцы второго этапа, когда публиковались исторические этюды и изготавливались макеты, различные группы выбирали сюжеты, которые хотели бы представить в процессии. Наличие запросов на одни сюжеты и отсутствие запросов на другие в немалой степени проливают свет на проблему связи коллективных символов со сложной структурой современного общества. Данные о спонсорской поддержке того или иного исторического эпизода должны помочь в решении теоретической проблемы структурной, статусной и символической конгруэнтности, а также указать на кластеры социальных значений, которые могут связывать ту или иную группу с одними, но никак не другими символами. Например, очевидно, что канадцам, принадлежащим к французской культуре, было эмоционально легко коллективно вспомнить и материально поддержать церемониальный визит в Янки-Сити маркиза де Лафайета, когда прославленный герой революции был принят знатными членами сообщества в то время, как ему пели хвалу все Соединенные Штаты. Таким образом, франко-канадцы могли рассматриваться — и действовать — как часть континентальной французской традиции, которая неразрывно слилась с историей города и нации. Они были отдельны, но в то же время и объединены с общественной жизнью Америки и города символом Лафайета, француза, сыгравшего крайне важную военную и политическую роль и бывшего на равных с предками сегодняшней наследственной аристократии.

Другие случаи спонсорства были не столь удачны. В одном из исторических этюдов, опубликованных к трехсотлетию, описывался знаменитый поход Бенедикта Арнольда через Янки-Сити в Канаду с тем, чтобы Соединенным Штатам заручиться ее поддержкой. В ознаменование отбытия его армии в Канаду на Олдтаун-Грин поставлен памятник. Все это было, разумеется, до того, как он предал свою страну. Кто мог бы выбрать или кому можно было бы поручить такого сомнительного героя? Ясно, что абсолютно защищенная группа — скажем, «Дочери американской революции»[64] — могла бы без лишнего смущения поддержать этот достоверный эпизод, включавший в себя фигуру, ставшую позднее двусмысленной. Однако самый неловкий и неприятный момент в подготовке процессии случился тогда, когда в местную газету, бывшую официальным рупором Комиссии по празднованию трехсотлетия, было дано объявление, что спонсировать эту живую картину пожелала еврейская община. Позднее эта заявка была отозвана. Вопрос совместимости становится неотъемлемой частью проблемы символа, статуса и структуры. Сюда же входит и вопрос о приоритетных правах на определенные символы.

Чтобы избавиться от ненужных усложнений и сократить наше исследование в целом до разумных пропорций, нам необходимо использовать в подходе к такому сложному и запутанному предмету простые исследовательские процедуры. Один из двух главных вопросов, на которые мы должны дать ответ, таков: каким было хронологическое распределение событий в процессии, а также тех объектов сообщества (зданий и т. д.), которые были отмечены символическим уважением? Имело ли место социальное искажение хронологического времени? Равномерно ли были распределены события или группировались вокруг одного или нескольких исторических периодов? И если мы это узнаем, то о чем говорят эти сверхупрощенные количественные ответы в связи с более широкой теоретической проблемой коллективного уважения города к «самому себе» и своим людям?

Второй главный вопрос, который мы должны поставить, следующий: каковы значения и функции этого нарочитого подчеркивания исторической точности и реализма? Следуя логике наших рассуждений, в первую очередь мы должны заняться этим последним вопросом.

Светские обряды легитимации в период подготовки юбилея

Как известно, значения и функции (символической) драмы варьируют в диапазоне от самых сакральных ритуалов установившейся религии до ритуалов сугубо секулярного характера. Драма мессы у алтаря распятого Христа, священные шествия по людным улицам, театральные трагедии и комедии, темы, разыгрываемые на тысячах фестивалей и праздников, в число которых входят как строгие нравоучительные истории, так и истории, пробуждающие необузданную импульсивность, а также шутки и тривиальности водевиля, радио и телевидения, — вот лишь некоторые из ее многочисленных разновидностей. В каждой из них инсценируется какая-то история, в которой действия героя и других персонажей воплощают в себе определенные ценности и представления.