Живые и мертвые

Продлись этот разговор еще немного, он бы кончился размолвкой, но оба вовремя почувствовали, что это может случиться, сдержались и заговорили о другом: Серпилин – о том, чтобы она сразу же шла снова работать в свой госпиталь, а она – о том, чтобы он после своего ранения пореже надевал сапоги.

– Сегодня в дорогу, например, вполне можно ехать в валенках…

С этого резонного соображения начался уже и вовсе предотъездный разговор…

А еще через полчаса Серпилин, миновав Замоскворечье и предъявив на выезде документы, уже ехал по шоссе, уходившему к фронту.

…Серпилин прибыл в штаб армии и разыскал избу, где жил командующий. Встретивший его адъютант предложил ему располагаться и ждать.

– Командующий отдыхает, но приказал себя разбудить в двадцать два ровно, и если приедете раньше – по вашем приезде.

Адъютант вышел, а Серпилин взглянул на часы – на них было 21:50 – и обвел взглядом комнату.

Даже временное жилье военного человека дает известное представление о хозяине. В рабочей комнате командующего было холодно, чисто и пусто, все лишнее было вынесено; остались стол, стулья и этажерка с пачкой книг на одной полке, с подшивкой «Красной звезды» – на другой и стопкой карт – на третьей. Стол был застлан прикрепленной кнопками бумагой, бумага была без единого пятнышка: очевидно, ее положено было ежедневно менять.

Человек, работавший в этой комнате, видимо, был педант; Серпилин невольно вспомнил вскользь брошенную Иваном Алексеевичем фразу о том, что характер у командующего крутой.

– Рассчитывал, что прибудете позже. Прошу прощения! – оторвал его от этих мыслей раздавшийся за спиной резкий голос.

Серпилин поднялся, но человека, который произнес это, уже не было в комнате – он быстро прошел из двери в дверь, мелькнув в полутьме повешенным на шею полотенцем.

Через две минуты он так же быстро, но теперь уже молча, прошел обратно, а еще через две вышел к Серпилину, на ходу последним четким движением засунутых за поясной ремень больших пальцев заправляя гимнастерку.

Серпилин представился.

Командующий стоя выслушал его, коротко пожал руку и предложил сесть.

– Вот, значит, вы какой! – Он оглядел Серпилина. – Когда генерал-лейтенант, – командующий назвал фамилию Ивана Алексеевича, – сватал мне вас на дивизию, он так вас обрисовал, что я представил себе прямо но Лермонтову: «Богатырь ты будешь с виду и казак душой…» Даже заколебался. Боюсь дружеских рекомендаций. Вы что, с ним вместе служили? – спросил он, имея в виду Ивана Алексеевича.

– Служил, – сказал Серпилин, не вдаваясь в подробности.

И это понравилось командующему.

«А ты вон какой!» – глядя на него, подумал Серпилин.

Перед ним сидел человек небольшого роста и заурядной внешности: круглая голова на короткой, крепкой шее, коротко, под бокс, подстриженные волосы с белесым хохолком впереди. Совсем молодое, без морщин, гладкое лицо с одной-единственной резкой чертой на подбородке. Гимнастерка полевая, без орденов, с полевыми защитными петлицами. Командующий выглядел так, словно он нарочно заботился о том, чтобы не только в его рабочей комнате, но и в его собственной внешности не было ничего лишнего. Серпилин знал, что ему сорок, но мальчишеская стрижка под бокс делала его еще лет на пять моложе, и голос у него тоже был молодой, резкий и звонкий.

Серпилин ожидал вопросов о прохождении службы: при знакомстве с новым командиром дивизии это было естественным. Но командующий сразу начал с того, что успел познакомиться с послужным списком Серпилина.

– Будем считать, что познакомились. Дознакомимся в бою, а теперь кратко введу вас в обстановку.

Он не глядя протянул руку к этажерке и безошибочно взял с того места, где лежала, именно ту карту, которая была нужна.

– Мы с вами находимся здесь. – Его остро очиненный карандаш без поисков попал в точку на карте.

Обстановку он охарактеризовал действительно кратко, так, словно мысленно отсчитывал слова, но как раз благодаря этой краткости нарисованная им картина, лишенная всего привходящего, была особенно наглядна.

Все пять дивизий армии занимали семьдесят километров по фронту и были в первом эшелоне. В последние дни армейских резервов, в сущности, не оставалось. Но, по мнению командующего, не оставалось их и у немцев. Хотя они последние дни все еще наступали и имели частные успехи, но в целом их атаки носили уже, как он выразился, «необоснованный характер», чувствовалось, что, по крайней мере, здесь, на участке армии, у них нет крупных резервов для развития успеха.

– «Крупных» говорю из осторожности, про себя думаю, что практически против нас вообще нет резервов.

После этого он перешел к тому, как рисуется в полосе его армии предстоящее наступление, до которого остались считанные дни и о котором уже знали командиры дивизий, в том числе и предшественник Серпилина.