Живые и мертвые

– В этом наступлении именинниками будем не мы, – сказал командующий. – Левей, между нами и прежним соседом, вводится свежая армия, – он назвал номер, – она займет часть полосы соседа и часть нашей. Свою левофланговую дивизию мы выводим в резерв, а вы, таким образом, оказываетесь на стыке с новым соседом, с именинником. Но и нам предложено за первую неделю выйти вон куда! – Расстояние, которое он показал по карте, было изрядным – в треть стола. – Разумеется, по снегу и под огнем противника – это не с карандашом по карте идти, – добавил он, кладя карандаш. – Так что придется потрудиться. Я пока не богат, располагаю на сегодня… – Он назвал такое скупое число активных штыков, которое проняло даже видавшего виды Серпилина.

Командующий заметил тень, промелькнувшую на лице Серпилина, но ничего не сказал: по его мнению, Серпилин и сам должен соображать, что не пустить немцев к Москве было не просто и стоило не дешево.

– Живем пока не богато, – снова повторил он, на этот раз во множественном числе. – Пополнение обещают дать завтра к вечеру, но не щедрое, поскольку не мы именинники. У вас в дивизии картина немного лучше, чем в других: перед тем как перебросить к нам, ее отводили и пополняли.

– Я видел один ее полк на параде седьмого ноября, – сказал Серпилин, позволив себе воспользоваться паузой командующего.

– А я его ждал в тот день как манны небесной, – сказал командующий и перешел к дивизионным делам.

Планирование боя в полосе дивизии, произведенное ее бывшим командиром и начальником штаба на основе общей, армейской директивы, он считал приемлемым, но требующим уточнений.

– Генерал Орлов как раз и погиб при уточнении на местности, – сказал командующий. – Пошел уточнять днем на НП батальона и не вернулся. Говорят, случайная мина, хотя на них не написано, какая случайная, а какая специальная. Завтра вечером вызываю к себе командиров дивизий. У вас остается меньше суток на все уточнения. Времени мало, и положение ваше, как нового командира дивизии, трудное. Но я предпочел назначить командира дивизии накануне наступления, чем менять в ходе его. Раньше считал, что начальник штаба полковник Ртищев по опыту и знаниям вправе претендовать на командование дивизией, – кем и кого заменять, нашему брату, к сожалению, приходится думать заранее…

Серпилин кивнул: а как же иначе!

– Но когда приехал в дивизию, встретил раздавленного горем человека. Они с комдивом двадцать лет служили вместе – горе понятно. Но в то же время не почувствовал в нем ни на йоту самостоятельности, уверенности, что теперь дивизия на мне и я буду командовать ею так, как мне моя голова подскажет. А без этого чувства командовать нельзя, тем более после такого командира, как Орлов. Я его знал когда-то, на заре юности – служил у него в роте. Да, не получилось с Ртищевым… Если человек только и боится, как бы не вышло хуже, чем было, итог известен: тех же щей, да пожиже влей. Словом, не почувствовал я в нем командира дивизии, – жестко сказал командующий, и Серпилин понял, что первое впечатление не обмануло его, этот человек крут. – Поедете – сами оцените. Если будет поддерживать традиции Орлова, – а традиции у Орлова были хорошие, – думаю, и вы его в этом поддержите, а если по-прежнему останется в состоянии панихиды – доложите мне, переместим в другую дивизию, а из другой возьмем к вам… Что до комиссара, то комиссар человек порядочный, храбр и любит передовую. Большего не скажу: пока мало знаю. До него был хороший, я бы даже сказал – замечательный, но дивизия невезучая: ранили за неделю до Орлова. А подробней на эту тему – зайдите к начальнику политотдела: член Военного совета уехал в части, а он – здесь и просил, чтоб зашли. По стакану чаю перед дорогой?

Серпилин поблагодарил. Он продрог в пути и был не прочь выпить рюмку водки. Но чай оказался действительно чаем. В соседней комнате на столе, возле койки, накрытой ковром, стояли два дымящихся стакана с крепким чаем и прикрытая салфеткой тарелка с печеньем.

– А знаете, я вас, когда мы учились в академии, не запомнил, – сказал командующий, как бы кладя этими словами грань между служебным и товарищеским разговором.

– И я вас тоже, – сказал Серпилин.

Теперь, когда речь шла о прошлом, он чувствовал себя на равной ноге.

– А потом вы, судя по вашему послужному списку, вернулись в академию и были на кафедре тактики?

– Да, до тридцать седьмого.

– Значит, чуть было снова не встретились. В тридцать шестом меня тоже сватали в академию, на преподавательскую, а потом вдруг в двадцать четыре часа собрался и уехал в Испанию, – как говорится, бывают в нашей жизни неожиданности…

– А после Испании?

– В Генштабе. А в самый канун войны бог сподобил пойти на мехкорпус.

Упомянув о мехкорпусе и, очевидно, вспомнив об окружении, командующий спросил, как Серпилин прорывался под Ельней.

– Понес большие потери, – сказал Серпилин. – Больше половины.