Живые и мертвые

После вчерашнего дождя снова стояла сухая ветреная погода. По сторонам дороги километры желтого и красного осеннего леса перемежались полосами уходивших далеко к горизонту осенних серых полей. Гонимые ветром жухлые листья все время перебегали дорогу под колесами машин. Иногда сквозь тучи проглядывало солнце, и становилось совсем тепло и весело.

Синцов еще до погрузки на машины, когда сдавал оружие, спросил у Шмакова, какие обязанности ему теперь нести и на какую машину грузиться.

Так неожиданно потеряв Серпилина, у которого он был за все сразу – и за адъютанта, и за ординарца, и за писаря, – он чувствовал себя непривычно свободным.

– А, не торопись! – ласково, на «ты», сказал ему Шмаков, душа которого после митинга размягчилась и подобрела ко всем окружающим. – Доедем – разберемся. В любую машину садись. Еще успеешь, накомандуешься!

И Синцов сел в первую попавшуюся машину в середине колонны.

Рядом с ним в кузове оказался красноармеец Золотарев, тот самый, который когда-то вышел им навстречу вместе с полковником Барановым. На Золотареве была даже та самая кожанка, только теперь уж и вовсе, до дыр и белизны, протертая и заношенная. И винтовка у него была та самая, с которой он пришел к ним. Пока были в окружении, он не польстился на трофейное оружие и теперь остался в выигрыше.

Рядом с Золотаревым, с другого его боку, сидел шофер из танковой бригады, он попросился с ними до тыловой рембазы, где стояла его полуторка.

Первое время разговор шел об одном – о сданном трофейном оружии. Шофер из танковой бригады не уставал шутить на эту тему.

– Конечно, – говорил он, – на миномет ваш трофейный и на пулеметы, да и хоть бы вы даже орудие взяли, – на них никто не позарится. А вот из-за автоматов целая война будет. И как это ваше командование такую богатую трофею сдать согласилось? Я бы вами командовал – ни в жисть бы не отдал!

– А что же их в тыл везти! Они на фронте нужнее, – больше для порядка, чем от души, возразил Синцов.

– На фронте! Так и вы не в Сибирь едете, еще на фронт явитесь!

– Явимся, но не сразу.

– А вы правильно объясняете, товарищ политрук, – внешне почтительно, но с огоньком усмешки в лукавых глазах ответил шофер. – Но только я бы лично ни в жисть не сдал! Ох, и война будет через эти ваши автоматы!.. Наш командир бригады лапу наложит безусловно: оставь бригаде! Из тыла армии приедут безусловно, скажут: дай! Из соседней дивизии подъедут, по-соседски попросят: может, чего уступите? Ну, а из штаба армии – это уже «всех давишь»! Приедут и заберут! Тем более, скажут, вы, танкисты, под Ельней и так кое-какими трофеями разжились. А вообще-то с этой, с Ельней… бои были крепкие, а трофеи небогатые… Нет, небогатые…

Разговор перешел на недавние бои под Ельней, в которых, как Синцов понял, ехавший с ними шофер сам не участвовал, но, должно быть, повторяя слышанные разговоры, размашисто рассказывал, что под Ельней у немцев было до восьми дивизий, целая армия, и им, в общем, крепко дали духу, но под конец малость сплоховали. По словам шофера, если бы «соседи» не подвели (какие именно «соседи» и в чем они подвели, он не уточнял), то можно было всех немцев запечатать в бутылку.

Все, кто сидел в машине, внимательно слушали, подпрыгивая на ухабах, пропуская слова и фразы и переспрашивая друг друга.

– Значит, все-таки упустили? – огорченно спросил кто-то, когда шофер сказал про бутылку.

– Не то чтобы вовсе упустили, – ответил шофер, – но технику они повытаскивали… Я же говорю, трофеи не особые.

И все слушавшие его хотя и радовались тому, что немцев под Ельней поколотили, да еще восемь дивизий, но одновременно воспринимали как личную обиду, что не довели дела до конца, не запечатали их в бутылку. Уж очень всем ехавшим в машине хотелось, чтобы немцы оказались в окружении, побывали в их шкуре.

Потом, после молчания, кто-то спросил, большие ли были потери в боях под Ельней.

– Да как сказать… – неопределенно ответил шофер из танковой бригады. – У кого как, да и опять же, если людские взять потери или в материальной части, тоже как считать.

И Синцов понял, что потери были большие, но шофер не хочет сейчас говорить об этом.

– А авиация как? – снова спросил кто-то.

– Видишь, нету! – оторвав руку от кузова и показав в небо, отозвался шофер. – Едем – и ничего. А то, бывало, из щели носа не высунешь. А сейчас, я бы сказал, даже чересчур смело едем. Правда, последние дни тихо, совсем мало летают. Даже тревога берет: с чего бы это?

– Ну, а как, если взять потери? – упрямо переспросил тот же боец, что спрашивал в первый раз. – Вот у вас, скажем, в бригаде: сколько вас было с начала войны и сколько вас теперь есть?

– Так ведь как сказать… – снова уклонился шофер. – В первых боях людей потеряли, потом из окружения пробивались, опять потери были. Правда, и к нам по дороге люди прибивались…

– Это и к нам тоже, – отозвалось сразу несколько голосов.