Живые и прочие

— Чтобы пройти! — в отчаянии выкрикнул Рутгер.

— А если ты не можешь построить дверь, то и пройти не можешь?

— Не могу!

— А если нет стены, то ты не можешь построить дверь?

— Не могу! — и осекся. И посмотрел на Видаля круглыми глазами. — Так стена же… Стены нет?

И сделал шаг вперед. И тут же исчез.

Видаль рванулся было в Суматоху, вывалился на площади перед ратушей, но, даже не оглядевшись, чертыхнулся и одним махом прыгнул во льды.

Рутгер там и стоял, перед ярангой, и трясся весь от холода, слезы на щеках уже стыли ледяными горошинами, руками он себя обхватил, съежился, но к яранге — ни шагу.

Видаль сам зашипел от холода, схватил ученика в охапку — и домой, в Семиозерье, прямо к крыльцу.

Напоенный горячим чаем, Рутгер перестал вздрагивать и тереть руки. Молчал, поглядывал на мастера угрюмо.

— Ну говори, — буркнул усталый и злой Видаль, склонившись над третьей чашкой чая. — Вон еще варенья бери. И не молчи.

— Ну… — сомневался еще Рутгер. — Ну… А что ты из меня дурака делал?

Видаль даже отвечать не стал: не шутка — так вот напрыгаться между местами, без передышки и впопыхах.

— Ты вот почему у яранги стоял, мерз, а обратно не пошел? — спросил Рутгера.

— Я испугался. Я не понял, как это делается.

— Но сделал. Потому что. А если бы я тебе сразу сказал, что никаких дверей не надо, иди куда хочешь — пошел бы?

— Ну… нет.

— Не поверил бы. А зато теперь, дорогой мой, ты там был, сам, — это не забудется. С перепугу, может, сразу не вышло опять перейти, но это с перепугу. Твоя душа теперь знает, как это. Душа не забывает. Ты, главное, выбирай, куда ходить, чтобы, если сразу вернуться не получается… Чтобы можно было подождать. Чтобы ты от этого не умер. Понимаешь?

Рутгер согласно мотнул головой.

— Сам выбирай. Каждый день. И не отлынивай. А то душе оно вспомнится вдруг, да и уйдешь нечаянно куда… И не вернешься. И не найдет тебя никто. Так что лучше ты сам. Не жди, когда оно нагрянет.

— Я понял, — сказал Рутгер.

— С твоими-то замашками, — не смог сразу остановиться Видаль. — Вон лягух каких натворил! А хвост твой лисий! А вон стена какая!

— Я понял, — тише и упрямее повторил Рутгер. — А со стеной теперь чего? Поперек дороги же.

— Ну что-что… Пойдешь да и построишь в стене ворота. Ты же для этого стену возвел. Вот так и выполнишь свое желание и ее предназначение. Правильно будет.

— Угу, — сказал Рутгер. — А как я то место найду?

— Так ты ж его видел. И стена какая — ты же нарочно, чтобы лучше представлять, поярче сделал. Вот как ее представишь, к ней и шагай. Заодно потренируешься.

— Я понял.

— Тьфу ты, — не выдержал Видаль. — Молод я еще учеников заводить. Как же ты меня достал, понятливый такой, а?

* * *

Но и после долго не мог успокоиться. Все возился, ворочался под одеялом.

— Мастер, мастер…

— Видалем меня зовут.

— Видаль, слушай. Так ведь вот было поле, а стены не было. Только когда я сам ее построил…

— Да.

— И что, все люди так?

— Ну… — протянул Видаль задумчиво. — Не все, наверное.

Рутгер повозился еще под одеялами, почесал живот, щеку.

— А почему все остальные, мастера наши, почему у тебя не научились? Раз так просто?

— Просто ему…

— Но ведь можно же?

— Можно. Не просто, но можно.

— Так почему они у тебя не учатся?

— Ты почему стал учиться?

— Мне надо.

— Ну и вот. Кому надо. Кому не надо. Понял?

— Понял.

— Понятливый… Спи уже, — зевнул Видаль и повернулся на другой бок.

Евгения Шуйская MESSOR

— Четыре дня, — вразумительно сказал Денис в трубку. — Четыре. Фор. Фир. Кватро. Арба. На каком тебе языке сказать еще, чтоб ты понял? А работы мне на четыре часа. Ну, на пять. — Телефон упорно зудел в ухо, и Денис чуть отставил руку в сторону. — Хорошо, я тебе пришлю послезавтра. Отвали ты только, ради бога, у меня голова раскалывается. Какое, в простату, пил, ты погоду слышал? Давление знаешь? Все, отвали, добром прошу. Отвали. — И нажал на кнопку отбоя: раз и два, чтобы выключить аппарат вовсе. Потом посмотрел на монитор, сказал нехорошее и швырнул несчастным телефоном в Маремьяна, но промахнулся.

Под разговор он бездумно щелкнул на «Закрыть». А на вопрос, сохранить ли внесенные изменения, так же бездумно ответил «Нет». Последние полтора часа работы провалились в никуда.

— С подсознанием не спорят, — сказал Денис и поскреб щеку. Щека была небритая, за окном стояла мерзкая морось из-под обложных туч, давление действительно было ниже плинтуса, лишку он вчера все-таки хватил, а полутора часов было жалко. — Подсознание работать не хочет. Надо напоить его кофе, мое подсознание, а заодно, — тут он снова почесал щеку, — побрить для уменьшения всемирной энтропии.