Живые люди

Не-до-ся-га-е-мо

Театр «Современник» – еще не легендарный, но уже на Чистых прудах. Идет спектакль «Эшелон» по пьесе Михаила Рощина. В спектакле задействована чуть ли не вся женская часть труппы, тема – эвакуация во время войны. Одну из ролей играет Алла Покровская, тогда очень известная по многим спектаклям – одна Софья Перовская чего стоит, да и по фильмам – если вспомнить «Июльский дождь» Хуциева с заполошной матерью-одиночкой, всюду спрашивающей учебник для третьего класса. Так вот Покровская. Они прожили с Олегом Ефремовым уже достаточно долго, и сын Миша успел вырасти в явно талантливого и вполне проблемного подростка. Семья рушилась на глазах.

Настя Вертинская, еще играя в старом здании на Маяковке – молодая красивая яркая, – стала новой звездой «Современника». Я тогда была там на практике при завлите Ляле Котовой, ходила на репетиции и с восторгом отбывала свою дипломную повинность. Когда подозрительный охранник не пустил меня со служебного входа, фея в мини-юбке с волшебными ногами мягко попросила: «Пустите, она же говорит – на практику!» Феей была Настя.

Однажды я попала на срочный ввод Андрея Мягкова в легендарном спектакле «Вечно живые». Раньше я спектакль не видела, а вот «Летят журавли» с Татьяной Самойловой хорошо помнила. И была удивлена, увидев в этой роли Покровскую. А возраст уже наступал (прости меня, Алла, я тебе это и при жизни говорила). И тут новое явление – Настя. Олег был человеком, ценящим прекрасное, и закрутилось.

С Аллой я тогда еще не дружила и наблюдала все издалека. Она напряглась и нашла личную жизнь – то одну, то другую. Ну похоже, успокоилась. «Современник» перестало трясти, и театр переехал в кинотеатр «Колизей», обожаемый мной с детства, и этот переезд тогда мне не очень понравился. Но кто меня спрашивал?

И вот на новой сцене спектакль «Эшелон». Героиня Покровской – тетка опытная, волевая, – в разгар свалившейся войны приводит в чувство свое молодое окружение. А одну молоденькую так утешает, что даже обнимает и гладит по головке, положив эту головку себе на колени. Головка принадлежит Насте. На мой вопрос – каково это было и не было ли желания ее придушить, подруга ответила – нет, это же на сцене, а там ты в образе и ничего личного, как говорят в кинофильмах.

После антракта опять вся орава женщин снова собралась на сцене в вагоне. После эмоционального выяснения отношений в эшелоне героиня Покровской хватает стакан воды, загодя приготовленный реквизитором, и хлопает его до дна.

И теряет сознание. Не по сюжету. А просто падает.

Спектакль останавливают. Покровскую увозят в больницу откачивать.

Зрители, немного подождав, с недоумением расходятся. Им обещают вернуть деньги. Никто не сдает, ожидая неминуемого.

Неминуемое не происходит. Покровскую откачивают. Непонятно от чего. Дальше никто ничего ни о чем не знает. Если кто еще остался в живых, не уверена, что и теперь найдутся объяснения.

На мои поздние расспросы Алла, что-то смутно объясняя, оправдывала всех: никто ни при чем – скорее всего стаканы спутал реквизитор, вместо воды налив средство для удаления пятен. И недоуменно повторяла: «Вся моя жизнь такая – никто не виноват, а мне плохо!»

* * *

В начале восьмидесятых два актера – мой муж Сергей Коковкин и Алла Покровская были направлены в дружественную Румынию на театральный фестиваль. Там они очень веселились, пытаясь понять, кто из них руководитель группы, а кто стукач. Выяснилось, что ни того ни другого в их дуэте не оказалось.

Свое вечернее платье Алла надела в страшную жару перед походом в консульство, где и «стукач», и «руководитель» должны были отметиться. Идти пришлось пешком – машина им не полагалась. Проклятья всю дорогу посылались кримпленовому платью – это была синтетическая ткань, жесткая, как брезент, с текстурой, смутно напоминающей парчу. В жару в нем – смерть. Но об этом она, конечно, умолчала, вместе с Сергеем вознося хвалу румынскому театру, который действительно им очень понравился.

Мы с трехлетней Машкой встречали их в аэропорту. Сама встреча самолета из зарубежья была неординарным мероприятием. Просто понюхать воздух полупустого аэропорта вместе с бегающим неподалеку Евгением Евтушенко, озабоченным обменом валюты, – это уже было похоже на забугорье.

Самолет из Бухареста опаздывал. Трехлетний ребенок хотел пить. Рядом в ожидании маялась пара – мужчина и женщина. Мужчина помалкивал, а женщина говорила много, упоминая какую-то Аллу, – и я решилась попросить у нее воды. Воду Маша получила, но пара отошла от нас, очевидно ожидая нежелательного продолжения нашего диалога – типа «так пить хочется, что просто переночевать негде». Мы тоже отодвинулись.

В конце концов «два румына, говорящих по-русски», как в пьесе про «двух румын, говорящих по-польски», появились в зале ожидания.

Я бросилась к мужу, а женщина к его партнерше. Это была Покровская, которую я увидела не на сцене, а в жизни в первый раз. И тогда она весело сказала: «Так, быстро, все ко мне пить шампанское. Таня, ты его заморозила?»