Живые люди

Последний восьмидесятилетний юбилей происходил в Риме. Конечно, опять звонил мобильник, опять вокруг древние могилы и руины. И опять Алка хохотала и говорила: «Ой, я тут среди сплошных захоронений. Ромул тут где-то лежит… Кто? Ромул и Рэм в обнимку. А знаешь, гид сказал, что Нерон был не самой последней сволочью, а этот, как его, Цезарь… его просто тут сожгли. В общем, сплошные руины и могилы. Не могу говорить, мешаю гиду. – И деловито завершила: – Теперь никаких пятилеток. Только каждый день. Надо только подобрать подходящее кладбище. Если Бог позволит».

Бог не позволил. Кладбище оказалось Троекуровским.

Когда-то на заре перестройки Алла привезла к нам на дачу своего сына. Миша после армии был очень востребован и театром, и кино.

Наступал Новый год. И ранним рейсом из Внуково первого января он должен был улететь на съемки. Чтобы не проспал, мать привезла его на нашу дачу в трех километрах от аэропорта. И чтоб ни в одном глазу.

Мишу посадили среди моих разновозрастных детей смотреть новогодний телевизор. Там шел «Голубой огонек», а к четырем утра обещали программу зарубежных артистов не из соцлагеря. Скоро моя мелочь ушла спать, но старшие и Миша таращили глаза, упорно ожидая капиталистическую эстраду.

Мимо Мишки прошла беременная кошка Няма, она нежно потерлась о его колени. Миша замер. Няма любила рожать в праздники или в дни рождения и при большом скоплении гостей. Теперь гостей практически не было, но Няма ждать не захотела.

И вот тут у Миши проявилась страшная аллергия, он зачихал, у него потекли слезы. Алла испугалась и потребовала супрастин, иначе он не улетит на съемки. Это был удар с неожиданной стороны. У нас ничего похожего не случалось, животные были всегд, и никто так остро на них не реагировал.

Я набралась смелости и полезла через забор к соседям, у которых еще горел свет. Соседом был будущий первый мэр Москвы Гавриил Попов с женой и детьми, которые экстравагантно ходили в сельскую школу вместе с моими детьми. Судя по шуму и грохоту, народ не спал.

Жена будущего мэра Ира была очень любезна и вручила мне две таблетки тавегила и огромную красную клешню лобстера, готовую к употреблению. Слово было незнакомо, но клешня завораживала.

Когда я вернулась, все продолжали сидеть у телевизора и слушали Жванецкого, которого подали на сладкое вместо «Бони М».

Тавегил Алле не понравился, и она потребовала супрастин. Я пошла к другим соседям, которые жгли костер и пели Окуджаву. Там дали наконец супрастин, и все пошли смотреть на Мишу Ефремова, который прославился в их детстве фильмом «Когда я стану великаном».

Няма к этому времени уже родила пятерых котят и облизывала их твердым, как наждак, материнским языком.

А Покровская почти так же нежно облизывала Мишку. Цель была одна – дожить до утра и отвезти его в аэропорт.

Соседская молодежь поглазела на уже выросшего «великана» и, сгрызая клешню и пожелав всем хорошего нового года, ушла к себе по неясной тропе. Тропа исчезала на глазах. Сыпал красивый пушистый снег, деревья становились сказочными, царство становилось Берендеевым.

Но Мишка захотел спать. Тогда Аллу осенила идея вручить ему лопату и послать чистить дорогу к калитке. А это примерно сто метров.

– Лупата! – по-детски обрадовался Миша при виде предмета совкового вида. А снег шел и шел.

– Может, и самолеты не полетят, – занервничала Покровская, которая первый раз за многие годы не выпила ни капли священного новогоднего шампанского, которое было надежно закопано в дальних сугробах.

Мы прислушивались – стояла полная тишина.

– Ну и какого хрена, – взвилась она, – сидим, как эти… и ни в одном глазу. Ничего себе Новый годик!

Миша мужественно боролся со снегом, и к семи часам утра из наших ворот можно было выехать. Я боялась другого – пройдет ли машина дальше до шоссе, а это еще три километра. Я высказала эту мысль вслух, и Миша покорно пошел со своей «лупатой» чистить снег за воротами.

И в это время над нами взлетел первый в этом году самолет.

Покровская пыталась выехать. Мы толкали ее жигуль, нам не привыкать выпихивать машины. Миша продолжал работать «лупатой», и Алла медленно, но верно выползла наверх на дорогу. А там уже была кем-то проложена колея. Мы бешено махали Мише вслед.

«Лупата» долго еще стояла в нашем гараже, напоминая о Новом годе с Мишей Ефремовым.

Впереди у него еще было много всего: попытка создать «Современник-2» с замечательными спектаклями, новые радости, победы, потери, прощания.

Когда Миша привез к нам Аллу на один из последних ее дней рождения, я спросила его, помнит ли он тот Новый год, он сказал – нет. И прочитал своей маме стихи, написанные Орлушей к ее дню рождения, и мы засняли это поздравление на телефон. И этого мы не забудем.

А потом, убегая и оставляя Аллу с нами, он выскочил из дверей не вправо, где находился хороший выход, а влево, где была сломанная лесенка.

Раздался грохот, какие-то возгласы. Пока мы подбежали, Мишина машина, та самая, уже покидала наш участок. А сломанные ступеньки, конечно, починенные в конце концов, так до сих пор и называются Мишиными.