Живые люди

Ее звали Ефимия Чекмарёва. В молодости была признана. К ней в коммуналку приходили даже иностранцы и покупали ее прелестные картины, снабжая ее с мамой неплохим прожиточным минимумом. Именно из-за некоей удачливости она игнорировала разные подпольные группировки и абсолютно выпала из обоймы и промухала Бульдозерную выставку. Потом грызла локти. Там взошли такие имена – одна Назаренко чего стоит, и она могла бы, но разругалась с организатором, послала очень далеко знаменитого искусствоведа, который к ней хорошо относился, короче, дура.

А как засияли имена растоптанных и уничтоженных, сколько денег посыпалось на них от частных коллекционеров – Комар, Маламид, Брускин… А кто такая Чекмарёва – так и осталась она в тени.

– Фимка, – говорила ей лучшая подруга, – давай приведу Кастаки, покажи ему свои запасники.

– Посодют, – тоскливо отвечала Фима.

– Но ты же продавала свои этюды?! И что? Не сидишь.

– Времена другие.

А потом Фимина мама умерла, и Вика буквально силой перетащила Фиму на свою дачу. А потом через милейших соседей – пожилых Павлика и Зиночку – нашла ей неподалеку хороший дом.

Там было очень весело и подруга начала рисовать – ее рукой будто водил ангел-хранитель: так все ловко получалось: наброски, этюды, акварельки, гуашь…

Но на дне рождения Суковатой появился гений – слава бежала перед ним, опережая дня на два, поэтому, когда Лифшиц возник у калитки Викиной дачи, Фима уже все знала о нем и восхищалась эпиграммами, одна из которых, кстати, больно ранила ее самолюбие, но Фима тогда не была щепетильна и легко пропустила мимо ушей то, что спустя годы не спускала никому. А Вику задело, как это так может быть – ее лучшую подругу в ее собственном доме полощет заезжий гений, и она ему это все высказала. Все завершилось страшной обидой гения, у него дрожал подбородок, и Фима пошла с ним к станции просто проводить, а на самом деле провела с ним около десяти лет в страшных ссорах и безумных обидах, перемежаемых сценами ревности и бурными примирениями. Каждый вечер в виде сублимации Фима рисовала портрет ненавистного супруга – один лучше другого. Можно было организовать выставку – семейная жизнь деятелей искусства: на каждую картину гений выплескивал струйку яда в виде краткой эпитафии – и они уходили в народ жить своей жизнью.

Наверное, именно это расшатало нервную систему семейной пары, они даже пытались совершить совместный суицид, приурочив его к очередной годовщине совместной жизни. Но каждый раз что-то мешало.

В последний раз Фима влюбилась – именно в этот день и весьма непредсказуемо – в молодого безусого красавца Кондрата, а гению удалось завершить задуманное.

На могиле Лифшица Фима была безутешна и даже постаралась немного закопаться с ним в землю. Суковатая крепкой рукой выдернула подругу за волосы, и слегка дала по шее: это была спасительная идея – Фиме сразу захотелось нарисовать свой поступок, она поспешила в мастерскую.

Там уже сидел Кондрат: мягкий, нежный, восхищенный, – она передумала и стала рисовать Кондрата, а потом сбоку пририсовала к нему себя: маленькую слабую, нуждающуюся в крепкой мужской руке. Пока писала, заливалась слезами над своей мизерностью в этом страшном мире преуспевающих и богатых.

* * *

Раздался звонок в дверь. Кондрата куда-то черт унес, наверное, снег чистить. Фима доковыляла к двери и бездумно распахнула. На пороге стояла Суковатая и зловеще ухмылялась.

На самом деле она улыбалась вполне приветливо да еще держала в руках подарок – только что вышедшую в свет книгу.

Фима пошатнулась, но устояла и неприятным голосом сказала:

– Здравствуйте, вам кого?

Вика не удивилась, она прекрасно знала причуды своей подруги.

– А ты как думаешь?

– Я думаю, что вы заблудились.

Ах если бы она так сказала! На самом деле Фима подслеповато вгляделась в визитершу и дрожащим голосом сказала:

– Я ключ потеряла.

Вика обняла подругу и сдуру сказала:

– Я тебе книгу принесла, только что вышла, видишь – «Подруга детства» – это ты. Видишь надпись: «Посвящается ЕЧ». Это ты – ЕЧ, поняла, Чекмарёва?

– Прости, я плохо себя чувствую.

И Фима ушла в туалет.

Суковатая постояла в нерешительности, потом положила книгу на тумбочку и аккуратно закрыла за собой входную дверь. По дорожке шел к дому Кондрат с лопатой. При виде Вики он остановился.

– Привет, дорогой, – сказала писательница, забыв, как его зовут.

Кондрат остановился и твердо произнес:

– Я вас очень прошу, не приближайтесь никогда к нашему дому. Я должен оберегать свою жену. У нее инсульт может быть.

– Я не поняла, – пролепетала Вика, – от чего оберегать? Что я сделала?

– Я повторять не буду.

И Кондрат хмуро ушел в дом.

* * *