Живым приказано сражаться

— Правильно вы считали, — вдруг перешел Штубер на «вы». — Логично. Любой другой армейский офицер так и поступил бы. Любой другой, но только не я. Потому что я верю в человеческую судьбу, стараюсь понять ее смысл, ее законы. Словом, это длинный разговор. Так вот, завтра вам официально предложат стать старостой. И вы согласитесь. Вас никто не сможет упрекнуть, что вы выслуживаетесь перед оккупантами, как это пишут в листовках о других старостах оставшиеся в тылу комиссары. Наоборот, вы пострадали. Может быть, больше, чем многие другие. Но, в отличие от многих других, поняли, что пострадали справедливо. И нашли в себе мужество искупить вину. Вы пошли на этот шаг сознательно, поддавшись идеям великого фюрера, веря в непобедимость немецкой армии, гуманность нового порядка. Как видите, я не скрываю, что у нас тоже имеется определенный интерес. Хотя, согласитесь, мы можем обойтись и без Готванюка, нас вполне устроит любой другой староста. Так что вы выигрываете значительно больше, ибо ваш выигрыш — жизнь, положение в обществе, уважение.

«Неужели они действительно не расстреляют меня?! — все еще не верил в свое спасение Готванюк. Ведь сначала ему показалось, что фашист просто решил поиздеваться над ним перед казнью. — Неужто я еще нужен им? Я, труп?»

— В селе мы организуем полицейский участок, — продолжал между тем Штубер. — Так что охрана у вас будет надежная. Дом вы, конечно, попытаетесь сменить. И мы могли бы помочь вам в этом. Но я советовал бы остаться в этих стенах. Могилы во дворе будут каждому напоминать о вашей личной тяжелой участи. Ничто так не вселяет доверие к человеку, как его трудная судьба и его мужество, благодаря которому он сумел преодолеть тяготы своей судьбы. — Вы хотите что-то добавить, мой фельдфебель? — Штубер умышленно не стал выяснять, согласен ли Готванюк.

— Вы забыли сказать, господин оберштурмфюрер, что, если он вздумает ломаться и откажется от поста старосты, ему предложат стать полицаем.

— О да, конечно! Но уже рядовым. А это собачья служба.

— Не стану я ни тем, ни другим, — неожиданно отрубил Готванюк, не поднимая головы.

— Тогда есть третий вариант, — вежливо заметил фельдфебель. — Последний. Тебя отправят в концлагерь. Куда-нибудь в Польшу или в Чехию. И там ты еще несколько лет будешь рабочей силой. Рабом. А потом тебя сожгут в газовой печи. Чтобы твоим пеплом удобрять поля. Вокруг лагерей обычно растет хорошая капуста.

— Но я думаю, что до этого дело не дойдет, — успокоил его Штубер. — Пойдем, мой фельдфебель. Не будем мешать господину Готванюку, господину старосте, наслаждаться своим одиночеством.

42

Громову и Казимиру повезло. Как только они вышли на дорогу, одна из проходящих машин остановилась, и сидевший в кабине рядом с водителем унтер-офицер предложил им подъехать. Он даже готов был уступить капитану свое место в кабине, но садиться туда Громов отказался.

Доставшийся им в попутчики раненый ефрейтор встретил их молчаливо. Он был ранен в шею, но, судя по всему, легко и уже выздоравливал.

— Село, названное унтер-офицером, находится рядом с тем, которое нужно нам? — вполголоса спросил Громов у Казимира.

— Да, в пяти километрах.

— Ехать туда минут тридцать-сорок?

— Чуть больше, господин капитан, — неожиданно вмешался в разговор раненый. — Около часа. Дорога здесь отвратительная.

— Скверная дорога — это точно, — согласился Андрей. — Но под Киевом, где сейчас сражаются наши войска, она не лучше.

— Разве наши уже дошли до Киева? — удивился раненый. — Я слышал, что бои идут только возле этого, как его… возле Житомира. Это уже недалеко от Киева, но все же…

Громов и Казимир переглянулись. Андрей специально запустил этот пробный шар, пытаясь выяснить, что ефрейтору известно об обстановке на фронте.

— А вы, господин унтер-офицер, наверное, из польских немцев, — вдруг обратился ефрейтор к Казимиру.

— Как и господин капитан. Только он раньше уехал из Польши. Намного раньше. Сейчас нашел меня. Спасибо ему, все-таки земляки. Мне будет легче.

«Вот и готова легенда, — подумал Громов. — Молодец, Казимир».

В одном месте машина притормозила и начала медленно съезжать с дороги.

— Что случилось? — выглянул из кузова Громов.

— Два дня назад здесь была взорвана машина, — ответил унтер-офицер. — Видите — огромная воронка. Говорят, появился какой-то террорист-одиночка, лейтенант Беркут.

— Беркут? Впервые слышу. Ну и что? Его до сих пор не вздернули?

— Это не так просто. Говорят, он очень агрессивный, храбрый и неплохо владеет немецким. Этим и опасен.

— Ничего, попадется. Ребята из гестапо и полевой жандармерии знают свое дело.

— Приготовьте оружие, господин капитан. Въезжаем в лес. Беркут бродит в этих местах. Вчера, слышал, пропало трое солдат. Вместе с подводой. Тоже, говорят, его работа.

— Езжайте спокойно, унтер-офицер, — весело посоветовал Громов. — Сегодня нападения не будет. Меня хранит мое везение.

— Становишься известным, — вполголоса сказал Казимир по-польски. Теперь он мог не опасаться за свой язык.