Жизель

Литературные произведения поэта не раз служили благодарной основой хореографического спектакля. Из «Романа мумии» родился балет «Дочь фараона» Петипа, «Царь Кандавл» использован для создания одноименного балета Петипа. Новелла «Одна ночь Клеопатры», наряду с другими источниками, легла в основу сценария балета «Ночь в Египте» Петипа на музыку Аренского. Новелла «Омфала» подсказала образы балета «Павильон Армиды» на музыку Черепнина, а стихотворение «Видение розы» вызвало к блистательной жизни одноименный балет Фокина. После смерти Готье в его архиве нашли сценарии балетов «Гаммельнский крысолов», музыку к которому собирался написать Ж. Массне; «Лесной царь», выросший из стихотворения Гёте, «Свадьба в Севилье» и «Влюбленная статуя». Не разыскан сценарий Готье, написанный для Берлиоза: по мнению Э. Бинни, он основывался на мотивах «Вильгельма Мейстера» Гёте. Дополнительно укажем на главы книги «Путешествие в Россию», посвященные русскому театру, первому представлению балета Перро «Эолина» и главной исполнительнице А. Ферарис. Статьи Готье о балете, собранные в шеститомном издании, представляют чрезвычайно большую ценность.

Рождение замысла «Жизели» и его реализация описаны Готье в рецензии на премьеру, сочиненной в форме письма к Гейне: «Мой дорогой Генрих Гейне, – так начинает ее Готье… – Перелистывая несколько недель тому назад Вашу прекрасную книгу «О Германии»[2], я натолкнулся на очаровательное место (для этого достаточно открыть томик на любой странице), где Вы говорите об эльфах в белых платьях, подол которых всегда влажен, о русалках, показывающих свою маленькую атласную ножку на потолке свадебных покоев, о вилисах[3] с белоснежной кожей, обуреваемых беспощадной жаждой вальса, о всех тех восхитительных видениях, встреченных Вами в Граце и на берегу Рейна в бархатистом тумане при свете немецкой луны, – и я невольно воскликнул: «Какой прекрасный балет можно было бы сделать из этого!».

Отрывок из Гейне, взволновавший Готье, гласит: «В Австрии, в одной местности, существует сказание, представляющее известное сходство с предыдущим, хотя оно имеет славянское происхождение. Это сказание о призрачных танцовщицах, известных там под названием вилис. Вилисы – невесты, умершие до свадьбы. Несчастные юные создания не могут спокойно лежать в могиле, в их мертвых сердцах, в их мертвых ногах жива еще та страсть к танцу, которую им не пришлось удовлетворить при жизни, и в полночь они встают из могил, собираются толпами на больших дорогах, и горе тому молодому человеку, который там с ними встретится. Он должен танцевать с ними, они обнимают его с необузданным неистовством, и он пляшет с ними без удержу, без передышки, пока не падает замертво. В венчальных платьях, в венках с развевающимися лентами и сверкающими перстнями на пальцах, вилисы, подобно эльфам, пляшут при свете месяца. Лица, хотя и бледные как снег, юны и прекрасны; они смеются так жутко и весело, так кощунственно-очаровательно, они кивают так сладострастно-таинственно, так заманчиво, и никто не в силах устоять против этих мертвых вакханок».

Роль вил в эпосе и песнях славянских народов, в частности сербского, очень велика. Они выступают в сказках и песнях как грозные девы, мстящие за кривду, как подруги воинов и витязей, как лукавые существа. В «Поэтических воззрениях славян на природу» читаем: «Собираясь на избранных местах – в лесах и на горах, – они водят коло, играют на свирелях и дудках, поют, бегают и резвятся; морские вилы выходят при свете месяца из своих подводных жилищ, затягивают чудные песни, в легких, грациозных плясках носятся по берегу или по зыбкой поверхности вод. Они так пристрастны к танцам, что предаются им до совершенного изнеможения». Далее идет рассказ о судьбе неосторожного человека, подглядевшего их пляски. Бесспорный интерес для романтической трактовки этой темы имеет старинная датская баллада, разработанная в драме Г. Ибсена «Улаф Лильенкранц», быть может даже с учетом его впечатлений от балета «Жизель». У Гейне же она слилась с мотивом славянских вил, став мощным источником вдохновения Готье. Образ вилы-русалки, мстящей за измену, возникает в «Ундине» Ламот Фуке, в «Русалочке» Андерсена, на славянской почве – в «Свитезянке» Мицкевича, «Русалке» Пушкина, перекликается в известной мере с «Лорелеей» К. Брентано и Гейне.

Первоисточником предания, рассказанного Гейне, могло быть стихотворение Терезы фон Артнер, изданное в «Карманном альманахе для отечественной истории» (Вена, 1822) под названием «Пляска вилис. Народное славянское поверие».