Жизнь №2

Я ушам своим не верила. Я никак не могла вспомнить Геральта вернувшимся домой пьяным. Как же так? Что я упустила? Когда? Шону было шесть? Так… Что тогда в нашей жизни было? Резкий всплеск страсти и нежности со стороны Геральта примерно летом… Вот оно! У Шона были колики, я с ним ночевала у родителей, вечером следующего дня вернулась домой и встретила всё того же Геральта, только как будто умноженного вдвое: вдвое крепче объятия, вдвое сильнее поцелуи, два половых акта за ночь, вдвое продолжительнее танцы, вдвое вкуснее завтраки в постель, вдвое больше цветов в месяц – и так на протяжении всей оставшейся жизни… Это была не любовь? Это было… Чувство вины? Раскаяние? Смесь любви-вины-раскаяния???

Она сказала, что забеременела сразу же. А я не могла забеременеть на протяжении двух лет. Она сказала, что соблазнила его… А он ничего не сказал.

– После получения на руки ДНК-теста, Ваш муж на протяжении восемнадцати лет жизни моего сына ежемесячно перечислял на мой счёт сумму, на пятнадцать процентов превышающую установленные законом алименты. Видимо, сочувствовал моей участи хромой матери-одиночки, которую я всю свою жизнь воспринимала за счастье: я всё-таки стала матерью очень красивого и полностью здорового мальчика, а его отец, к которому у меня не было требований, так как я сама инициировала нашу близость, предоставлял нам финансовую помощь, отчасти благодаря которой мы с Хэнком не впали в своё время в нужду.

Мы с Геральтом подсчитывали деньги, чтобы завести себе еще детей, и по нашим подсчетам, мы не могли себе этого позволить, потому что, оказывается, всё это время он за моей спиной платил алименты на своего ребёнка, рождённого во время нашего брака, но не от меня, а от другой женщины?! Я не смогла стать матерью ещё одного ребёнка, потому что от моего мужа второго ребёнка родила другая женщина?! Меня накрывало что-то нехорошее… Кажется, мне хотелось вскочить в порыве, который присущ молодым особам, и столкнуть эту старуху с моего стула… Она спала с моим мужем?! Она родила от него ребёнка?! Поэтому у меня с ним был только Шон?! Поэтому у меня сейчас нет никого по-настоящему родного?! Потому что она украла у меня мою возможность повторно стать матерью, которой я владела по праву своего брака с мужчиной, который по пьяни трахнул её несчастную-нуждающуюся?!

– Вы вправе злиться, – по-видимому, правильно считав выражение моего лица, заключила Имоджен Бигелоу. Мои желваки и скулы заходили ещё сильнее. – Но дослушайте прежде чем проклинать меня. – Дура она дура! Я не из тех, кто проклинает! И Геральт, зная об этом, всё равно не рассказал мне ничего! Как он мог смолчать?! Столько лет! – Но дослушайте меня до конца и поймёте, что я уже сполна заплатила за то, как поступила с вашей прекрасной семьёй. Не стоило мне соблазнять женатого мужчину и тем более заводить от женатого ребёнка – не навлекла бы на себя и на своего ребёнка такой горестный исход… Знайте, что Геральт любил Вас настолько, что ни разу не пообщался с сыном, рождённым от меня. Не знаю, сожалел ли он об этом после… Надеюсь, что нет, потому как я достаточно нанесла душевных мук этому мужчине. В возрасте тридцати двух лет Хэнка зарезали неподалёку от моего дома – обыкновенная кража кошелька с незапланированным летальным исходом.

Меня словно ледяной водой окатило. Она потеряла своего единственного ребенка. Рождённого от Геральта. Повторила мою историю убитой горем матери. Вернее… Я повторила её роль? Она сказала, что её Хэнку было тридцать два, получается… Он умер за год до Шона?

Горло сжалось, дыхание перехватило… Злости не осталось ни капли. Одно сочувствие, способное, кажется, покрыть любой грех этой женщины. Она потеряла ребенка. Единственного. Никто не заслуживает подобного.

– Преступника нашли? – мой голос захрипел. Я боялась услышать “нет”, потому что этот ответ породил бы отчётливую связь между преждевременной смертью обоих сыновей Геральта.

– Да. Его зарезал пробегающий мимо наркоман. Всё было записано на камеры наблюдения, установленные возле банкомата. Убийцу нашли к концу того же дня – скончался от передозировки наркотиками в карете скорой помощи.

Это ужасные слова, но этой убитой горем матери повезло. Страшнее не знать, кто забрал жизнь у твоего ребёнка, не знать, наказано ли зло по заслугам. Я с этим грузом живу уже пятнадцать лет и никто не может мне помочь.