Жизнь Аполлония Тианского

22. Пройдя двадцать стадиев, они наткнулись на убитую охотниками львицу, огромностью своею превосходившую всех зверей, виденных ими прежде. Кругом с криками теснился сбежавшийся из ближней деревни народ, да и сами охотники, свидетель Зевс, кричали, словно узрели некое дивное диво, ибо когда львице вспороли брюхо, то нашли там восемь детенышей. Обычно львицы производят потомство иначе — носят плод во чреве шесть лун, а родят лишь трижды: сначала троих детенышей, затем двоих и, наконец, ежели зачнут снова, то дарят жизнь лишь одному львенку, — и уж, конечно, этот последний и телом особливо крепок, и нравом особливо свиреп. Так что не следует доверять рассказам о том, будто львята выходят на свет, разрывая когтями материнскую утробу, ибо по закону естества и ради спасения рода любой младенец нуждается в материнском попечении. И вот Аполлоний долго пребывал в задумчивости, взирая на зверя, а затем обратился к Дамиду с такими словами: «Знай, Дамид: мы будем оставаться у царя в продолжение года и восьми месяцев, ибо ранее ни он нас не отпустит, ни нам не к чему уходить. Каждого детеныша следует считать за месяц, а львицу за год, сополагая, таким образом, целое с целым». «А как же тогда с воробьями у Гомера?» — возразил Дамид. — «В Авлиде змей пожрал восемь птенцов[27], а девятою схватил их мать, и Калхант объяснил, что это означает девять лет и что именно столько времени придется осаждать Трою. Берегись, как бы наше пребывание у царя не затянулось на девять лет, — по слову Гомера и пророчеству Калханта». — «Нет, Дамид, — отвечал Аполлоний, — Гомер справедливо считает птенцов за годы, ибо они уже рождены и пребывают в мире, я же никак не соглашусь считать за годы этих неразвитых и нерожденных детенышей, которые, быть может, и вовсе не родились бы на свет. Навряд ли сумеет появиться на свет то, что противно естеству, а ежели и появится — скоро погибнет, ты уж поверь моему слову. А теперь пойдем, помолимся богам, пославшим нам это знамение».

и как было ему во сне знаменье о полоненных еретриянах (23)

23. Когда Аполлоний достиг Киссии, находясь таким образом уже вблизи Вавилона, ему было видение во сне, и ниспославший его бог явил вот что: рыбы, выброшенные из моря, бились на берегу, стеная человеческими голосами, жалуясь на разлуку с родной стихией и умоляя плывшего вдоль берега дельфина помочь им в этой беде — словно люди плакали на чужбине. Аполлоний ничуть не испугался видения и принялся размышлять, каковы его смысл и цель, однако, желая смутить Дамида, боязливость коего была ему хорошо известна, он рассказал тому сон и прикинулся, будто устрашен дурным знамением. Дамид всполошился, как если бы сам все это видел, и принялся уговаривать Аполлония не ходить дальше: «А иначе, — говорил он, — как бы и нам не пропасть без родимой стихии, подобно этим рыбам! Как бы и нам не довелось лить слезы на чужбине! Как бы и нам, несчастным и беспомощным, не пришлось умолять какого-нибудь вельможу или самого царя — а он пренебрежет нами, словно дельфин рыбами!» Аполлоний с улыбкою возразил: «Видно, ты еще не философ, коли боишься подобных вещей, так что я объясню тебе истинный смысл видения. Здесь, в Киссийском крае, живут еретрияне, переселенные Дарием с Евбеи[28] лет пятьсот назад. Говорят, в пору своего пленения они испытали те же муки, что и рыбы, явившиеся мне в видении, ибо все до единого были они связаны и пленены. А ныне без сомнения боги велят мне отправиться к ним и, как сумею, о них позаботиться. Равно возможно, что это души эллинов, коих настиг здесь злой жребий, побуждают меня помочь землякам. Поэтому давай свернем с дороги и пойдем к ним, только расспросим прежде о колодце, близ которого они обитают». А колодец этот, говорят, содержит смесь смолы, масла и воды, и когда зачерпнутое выливают, то жидкости эти разделяются и струятся порознь. Аполлоний в послании к Клазоменскому софисту и сам подтверждает, что побывал в Киссии, ибо был он столь честен и праведен, что, увидев еретриян, вспомнил об этом софисте и написал ему как о виденном, так и о сделанном для них, прося и призывая на протяжении всего письма пожалеть об изгнанниках и всякий раз, как доведется помянуть о них в речи, пробуждать сострадание к их участи.

и каковы сии еретрияне, и как помог он им в их утесненности (24)