Жизнь Аполлония Тианского

28. А сам поспешил к так называемым «царевым ушам», дабы донести им об Аполлонии и о том, что он не пожелал преклониться перед кумиром, да и вообще не походит на обычного человека. Те велели привести путника, но сделать это со всем почтением и без грубостей. Затем старший из них спросил, что побудило его столь пренебрежительно отнестись к царю. «Никакого пренебрежения я ему пока не оказал», — отвечал Аполлоний. — «Значит ты все-таки мог бы ему оказать пренебрежение?» — переспросил старший. — «Без сомнения, Зевс — свидетель! мог бы, если бы при знакомстве не обнаружил бы в нем ни доброты, ни лепоты». — «А принес ли ты ему какие-нибудь дары?» Аполлоний отвечал, что принес храбрость, справедливость и прочее. «Уж не думаешь ли ты, — спросил перс, — что царю всего этого недостает?» — «Отнюдь, — отвечал Аполлоний, — но ежели он обладает этими качествами, то я научу его применять их». — «Да разве он уже не применил их? Он воротил себе потерянное царство — то, которое ты ныне видишь, — и вернул права своему дому, а это дело не простое и не легкое». — «А сколько лет миновало с тех пор, как он восстановил свою державу?» — «Уже два месяца, как пошел третий год». Тут Аполлоний, по обыкновению поразмыслив, промолвил: «О телохранитель, или как там тебя положено именовать! Дарий, отец Кира и Артаксеркса, владел царством лет шестьдесят[38] и, говорят, предчувствуя скорую кончину, свершил жертвоприношение Справедливости, воззвав к ней так: «О владычица, кто бы ни была ты!» — словно, издавна взыскуя справедливости, он все еще не познал ее и не возомнил, будто обладает ею. И верно, он столь неразумно воспитал своих сыновей[39], что они подняли друг на друга оружие и один был ранен, а другой убит рукою брата! А тут речь идет о царе, который еще не слишком тверд на престоле — и ты хочешь уверить меня, будто твой господин вместилище всех добродетелей, тем поощряя его надменность? Между тем не мне, а тебе на руку, ежели он сделается еще лучше». Тут варвар, переглянувшись со своим соседом, воскликнул: «Что за нечаянный подарок! Поистине, некий бог привел сюда этого мужа, ибо добрый от доброго станет добрее, и у царя нашего прибавится благородства, рассудительности и снисходительности, явленных пришельцем». Тут стражники понесли всем благую весть, что стоит-де у царских дверей эллин, мудрый советчик.

и какое знамение об Аполлонии было Вардану, царю Вавилонскому (29)

29. Когда весть дошла до царя, он как раз совершал жертвоприношение вместе с магами, надзирающими у персов за всеми священнодействиями, и промолвил, обратясь к одному из них: «Вот и сбылся сон, о коем я говорил тебе давеча, когда ты посетил меня в опочивальне». А сновидение у царя было такое: чудилось ему будто он — Артаксеркс, сын Ксеркса, и будто обличие его также переменилось, и стал он вылитый Артаксеркс, чем был весьма напуган, опасаясь, как бы и в делах его не наступила перемена, ибо так истолковал он изменение облика. Однако, услышав, что явился в Вавилон эллинский мудрец, он тут же вспомнил афинянина Фемистокла, бежавшего некогда от эллинов к Артаксерксу и много тому послужившего, да и себе стяжавшего честь. Итак, царь простер десницу и повелел: «Зови его, и да будет достойным началом нашего содружества совместная жертва и совместная молитва».

и как спознались Аполлоний с Варданом и о чем беседовали (30—32)

30. Явился Аполлоний, окруженный толпою, — таковым способом полагали царедворцы уважить царя, ибо успели уже разузнать, что он обрадовался гостю, который, впрочем, проходя по царским палатам, отнюдь не глазел ни на какие диковины, но словно продолжал шагать привычной дорогой и даже подозвал Дамида, заведя с ним такую беседу: «Ты давеча спрашивал меня об имени той самой уроженки Памфилии, которая якобы была в дружбе с Сафо и в песнопениях во славу Артемиды Пергейской[40] сумела совместить эолийский лад с памфилийским»[41]. — «Спрашивать-то я спрашивал, — отвечал Дамид, — но ты мне ее имени не назвал». — «Верно, дружок, зато я растолковал тебе ключи и названия этих песнопений, а также способ, посредством коего эолийский лад видоизменяется, достигая высоты, присущей памфилийскому ладу, — но затем у беседы возник какой-то иной предмет, так что и ты уже не спрашивал меня более об имени сочинительницы. Так вот звали эту премудрую жену Дамофилой, и рассказывают, будто она, подобно Сафо, имела сношения с девицами и слагала любовные стихи, а также и храмовые песнопения, из коих одно, а именно посвященное Артемиде, переделано ею для пения на сапфический лад». Насколько мало был смущен Аполлоний близостью царя и великолепием царских покоев, явствует из того, что он не почитал все это достойным даже и мимолетного взгляда, но продолжал беседовать о вещах посторонних, глазом не поведя на окружающую его роскошь.