Жизнь Аполлония Тианского

16. Когда Аполлоний приблизился к мудрецам, то они приветствовали его радушными объятиями, и только Иарх остался сидеть на своем высоком престоле, сработанном из черной меди и украшенном золотыми изваяниями; престолы прочих мудрецов также были из меди, однако не разукрашены и высотою уступали седалищу Иарха, который сидел выше всех. Увидев Аполлония, Иарх поздоровался с ним по-гречески и попросил послание от индийского царя, а когда Аполлоний подивился такому предвидению, добавил, что в послании недостает одной буквы, а именно дельты, каковую-де писавший пропустил — так оно и оказалось. Прочитавши послание, Иарх спросил: «Что вы, эллины, думаете о нас, Аполлоний?» «Стоит ли спрашивать, — ответствовал тот, — когда именно ради вас совершил я путешествие, в какое доселе не пускался ни один мой соотечественник?» — «О чем же, по-твоему, знаем мы лучше тебя?» — «Я полагаю, что мудрость ваша божественнее и совершеннее, а потому, даже если не узнаю от вас ничего для себя нового, то по крайней мере пойму, что ничему больше учиться не должен». На это Иарх отвечал: «Все прочие расспрашивают пришельцев, кто они такие и зачем прибыли, а мы, являя свою мудрость, сами прежде показываем, что пришелец нам знаком. Проверь-ка нас для начала». И промолвивши так, он перечислил родичей Аполлония с отцовской и материнской сторон, затем рассказал все о его жизни в Эгах и о том, как познакомился с ним Дамид, и о чем они с Дамидом рассуждали по дороге, или узнавали из бесед с другими людьми, — все это индус пересказал так быстро и точно, словно сам с ними путешествовал, а на вопрос изумленного Аполлония, откуда известно ему такое, отвечал: «Ты также причастен этой мудрости, хотя и не всю ее постиг». — «А всей мудрости ты меня научишь?» — спросил Аполлоний. «Да, и охотно, ибо это разумнее, нежели завистливо утаивать достойное изучения. К тому же, Аполлоний, я вижу, что преисполнен ты Памяти — а сию богиню почитаем мы более всех прочих». — «Но как удалось тебе прозреть мою природу?» — «Мы различаем образы души, Аполлоний, ибо умеем проследить их по тысячам признаков. Но близок полдень, пора готовить приношения богам, и сейчас мы этим займемся, а уж потом побеседуем, сколько пожелаешь, — однако при всех наших священнодействиях ты должен присутствовать». — «Клянусь Зевсом! — воскликнул Аполлоний, — я оскорбил бы Кавказ и Инд, которые пересек ради встречи с вами, когда бы не упился здесь всласть вашими обычаями!» «Что же, упивайся, — отвечал Иарх, — пойдем!»

и как молились они все вместе (17)

17. Итак, пришли они к некоему источнику — Дамид, видевший его позднее, говорит, что он сходен с беотийской Диркой — и, придя, прежде разоблачились, затем умастили головы золотистым снадобьем, которое так раскаляет тела индусов, что от них валит пар, и пот выступает на коже, словно в жарко натопленной бане. Затем они окунулись в воду, а искупавшись и увенчавшись, отправились, возглашая молитвы, в святилище. Там, ставши в круг и сделав Иарха запевалой, они принялись бить по земле остриями посохов, а земля, вздувшись, словно гребень волны, вознесла их на два локтя в воздух. Что же до славословия, которое они распевали, то оно было подобно Софоклову пэану, что поется в Афинах в честь Асклепия. Когда мудрецы вознеслись над землею, Иарх, подозвав отрока с якорем, велел ему: «Позаботься о товарищах Аполлония». Тот умчался скорее быстролетной птицы, а воротясь, доложил: «Исполнено». Позже, когда по свершении многих священнодействий, мудрецы уселись отдохнуть на свои престолы, Иарх сказал упомянутому отроку: «Принеси премудрому Аполлонию седалище Фраота, дабы воссел он на него и побеседовал с нами».

а после беседовали о многих и сокровенных предметах (18—19)

18. Лишь только Аполлоний уселся, Иарх обратился к нему: «Спрашивай, о чем пожелаешь, ибо явился ты к мужам всеведущим». Тогда Аполлоний спросил, ведают ли мудрецы о себе, ибо сам он, как и прочие эллины, полагал затруднительным познать самого себя — однако, вопреки его мнению, Иарх возразил: «Мы потому и всеведущи, что прежде познали самих себя — никто из нас не предался бы сему любомудрию, не постигнув прежде себя самого». Тут Аполлоний припомнил, что слышал от Фраота, каким испытаниям подвергается всякий, кто намерен заняться философией, и тем более согласился со словами Иарха, что в истинности их успел убедиться и на собственном опыте. Поэтому он задал новый вопрос: кем почитают себя брахманы. «Богами», — ответил Иарх[95]. А когда Аполлоний спросил о причине, сказал: «Потому что мы добрые люди». Этот ответ показался Аполлонию преисполненным такого благородства, что позднее он то же самое повторил Домициану в своей защитительной речи.