По вступлении войск российских в город, когда все уже утихло, самые главные из персиян приготовляли тайный ков. Они переписались с ожидаемыми из Дагистана войсками и распоряжались, чтоб сии сделали на крепость и лагерь внезапное нападение, тогда как все находились в безопасности. Весьма вероятно, что такая тревога причинила бы немалую расстройку, судя по стремительности и дерзости лезгинских нападений, но армяне, тогда же проведав о сем намерении персиян, тотчас дали знать об оном главнокомандующему; они даже указали и место скопища заговорщиков и перехватили одно их письмо. Вследствие чего 12 человек из главнейших зачинщиков взяты были под стражу и отосланы куда следовало.[95]
После того отыскано было еще несколько человек таких же соумышленников, и спокойствие восстановлено совершенно. Генерал Савельев оставлен был в крепости с несколькими тысячами. — Войска шли в удивительном порядке и с совершенно веселым духом. Первый привал сделали на степи, называемой Рубасы-Чол под деревнею Моллахалыл. — Хан дербентский находился в войске, он имел, впрочем, полную свободу и всякое довольство. Свита его каждый день, а особливо по вечерам, разделяла с ним время, и они все казались отменно веселы. Во время марша хан удивлял все войско своим искусством в верховой езде; лошадь была у него также чрезвычайная по своей быстроте и виду. По крутизнам, едва восходимым, она скакала с необыкновенною легкостию. Хан, так сказать, играл и, кроме удовольствия, ничего не чувствовал. Некоторые из свиты его также имели отличных лошадей и, кажется, ничем более не занимались, кроме как вместе с ханом разделяли его удовольствие; под деревнею Моллахалыл простояли с неделю. Кубинский хан, состоявший в зависимости дербентского как его подданный, прибыл в стан главнокомандующего с объявлением добровольного его подданства и привел с собою в подарок графу отличных лошадей. Главнокомандующий принял и отпустил его с совершенною благосклонностию. Можно справедливо сказать, что хан вовсе не ожидал той степени свободы и тех выгод, какими пользовался от доброты души и сердца благотворившего ему графа.[96] — Мушкурские армяне были при войсках в числе вожатых. Они заблаговременно предупредили войско наше, чтоб не допущать лошадей своих и прочий скот на паству, ибо по оным местам на несколько верст расстояния находятся ядовитые травы, которых едва только скот хватит, тотчас заражается и падает; чему мы все были очевидцами. Армия шла берегом Каспийского моря, которое находилось в левой руке, а по правую Кавказские горы; поход от чрезвычайного жару продолжался тихо. В день не более проходили как, верст 25, потом отдыхали день и два. 1 июня войска прибыли к реке Самур, выходящей из гор и впадающей в море. По безмерному стремлению воды переправа чрез нее была весьма затруднительна и наделала весьма много вреда. Несмотря на все средства предосторожности и усилия, многие маркитантские повозки с запасами и другие были опрокинуты и унесены в море. За сею рекою в левой руке к морю находится Мушкур — место, заключающее в себе селений до десяти. Армяне, в них живущие, опасаясь мщения со стороны персиян за свое усердие и услуги, российским войскам оказанные, принуждены были после, так как и дербентские армяне и прочие, оставить дома свои, прекрасные сады и плодоносные поля и все недвижимое имущество и удалиться в Россию. Они поселились около Кизляра и поныне сохранили свое название. 7 июня остановились под деревнею Еграх, где простояли несколько дней. Отсюда пройдя несколько верст вперед и потом поворотя в гору примерно верст до 5 находится на горе область, или провинция, Губа. — На сем месте, где поворот к Губе, сделан был привал; потом на первом марше приняли вправо к Шамахе долиною же, сначала весьма обширною и прилегающею с левой руки к морю, а потом окруженною с обеих сторон горами. На сем марше дербентский хан, по обыкновению играя на своей лошади, скакал туда и сюда то по долине, то по крутизнам горы и ускакивал на довольное расстояние. Господин мой С., считая себя дядькою и опекуном столь знаменитой особы, восхищался ловкостию и проворством хана, а с тем вместе и самим собою. — Наконец, не доходя еще до сказанного поворота к Шамахе, когда поравнялись против одной персидской деревни, стоявшей на горе весьма высоко, так что едва можно было ее видеть, хан вдруг пустил лошадь прямо к деревне. Сначала, не подозревая его намерения, смотрели только на его удальство и легкость лошади, скакавшей по совершенной крутизне наподобие зайца; но потом увидели, что игрушка обращается в настоящее бегство; послали в погоню казаков; но как лошади их не привыкли по горам бегать, то хан между тем в виду их добрался до деревни и там скрылся. — Прочие из его свиты, кои надеялись на своих лошадей, последовали примеру его и ускакали под предлогом обыкновенного ристания, тем свободнее, что внимание всех обращено было на одного хана.